ориентированной политики правительства Соединенных Штатов. Решение проблемы лежало в отстранении правительства от решения вопросов энергетики и возвращении к „свободным рынкам“. Во всяком случае, во время своей избирательной кампании Рейган заявил, что на Аляске нефти больше, чем в Саудовской Аравии. Одним из первых действий его администрации было поспешное снятие контроля над ценами на нефть, который начала вводить администрация Картера. В таком переходе к политике „дружественного невнимания“ к энергетике, новой администрации, безусловно, помогали события на мировом нефтяном рынке. Несчастье Джимми Картера – рост цен на нефть – обернулось удачей для Рональда Рейгана: примерно в то время, когда он в 1981 году перебрался в Белый дом и когда до обвала цен оставалось еще пять лет, откорректированная с учетом инфляции цена на нефть фактически начала свое длительное сползание вниз в результате роста нефтедобычи не входящих в ОПЕК стран и падения спроса. Падение реальной цены не только лишало энергетику статуса доминирующего вопроса, но также и служило одним из главных стимулов возобновившегося экономического роста и снижения инфляции – тех двух ключевых факторов, которые вызвали бум рейганомики. Конечно, обращение к „свободному рынку“ основывалось на противоречии: ведь картель, то есть ОПЕК, сдерживал падение цены на нефть, таким образом создавая стимулы для энергосбережения и развития энергетики в Соединенных Штатах и в других странах Запада. Но это противоречие ни в чем реально не проявлялось и никого не беспокоило до тех пор, пока в 1986 году не произошел обвал цен.
В этот год была развязана, по словам исполняющего обязанности генерального секретаря ОПЕК, не что иное, как „абсолютная конкуренция“. И ее результаты оказались губительны для американской нефтяной промышленности. „Розовые листки“ – извещения об увольнении – пачками вылетали из ее предприятий, на всем нефтедобывающем пространстве выстраивались в ряды остановившиеся бурильные установки, финансовая инфраструктура Юго-Запада качалась, а к самому региону подбирался экономический кризис. Более того, если бы цены остались низкими, спрос на нефть в Соединенных Штатах взлетел бы вверх, нефтедобыча в стране упала и снова бы хлынул поток импортной нефти, как это произошло в семидесятые годы. Вероятно, что касалось действия „рыночных сил“, это было уже чересчур. Тем не менее правительство Соединенных Штатов вряд ли было в состоянии что-либо предпринять, даже если бы и было вынуждено, перед лицом этих мощных сил спроса и предложения. Одной возможностью было ввести тарифы и таким образом защитить энергетику и по-прежнему обеспечивать стимулы для энергосбережения. Но хотя в 1986 году раздавались многочисленные призывы к введению тарифов, ни один из них не исходил от рейгановской администрации. Другим вариантом было попытаться оказать нажим на ОПЕК и принудить ее снова к совместным действиям. Так, длительное официальное невнимание Джорджа Буша к нефти резко закончилось. Кто же еще в администрации Рейгана имел такой длительный опыт в нефтяной промышленности и лучше всех годился для переговоров с саудовцами по вопросам нефти?!
Первоначально планировалось, что в условиях, по-видимому, бесконечной ирано-иракской войны главной задачей поездки Буша в страны Персидского залива было подтвердить поддержку Соединенными Штатами умеренных арабских государств этого региона. Но, приехав в Саудовскую Аравию, вряд ли было возможно не обсуждать нефтяной вопрос, особенно в то время, когда цена на нефть упала ниже 10 долларов за баррель. Был ли это реванш саудовцев? В семидесятые годы высшие американские должностные лица толпами наезжали в Эр-Рияд, чтобы просить саудовцев сдержать рост цен и не допускать их повышения. Теперь, в 1986 году, поедет ли вице-президент Соединенных Штатов в Саудовскую Аравию, чтобы просить их повысить цену?
Буш, несомненно, понимал, что дело зашло слишком далеко. Положение в Техасе и во всей нефтяной промышленности было таким же скверным или даже еще хуже, чем в то время, когда он занимался нефтяным бизнесом. Более того, протесты и критика со стороны своих политических союзников на Юго- Западе, особенно в Техасе, внезапно резко обострились. Буш не был одинок со своими тревогами в рейгановской администрации – министр энергетики Джон Херрин-гтон предупреждал, что падение цен на нефть достигло такого уровня, что создает угрозу национальной безопасности. Но эти два человека составляли меньшинство в администрации.
В начале апреля 1986 года, накануне своей поездки, Буш обещал, что он будет очень настойчиво убеждать саудовцев в необходимости соблюдения „наших внутренних интересов и, следовательно, интересов нашей национальной безопасности… Я считаю существенным, – продолжал он, – чтобы в переговорах были обсуждены вопросы стабильности с тем, чтобы мы постоянно не стояли на грани свободного падения подобно человеку, прыгающему из самолета без парашюта“. Он повторил, словно заповедь, главную концепцию рейгановской администрации – приверженность к свободному рынку. „Наш ответ – это рынок, пусть работают рыночные силы, – несколько раз сказал он. Но все же добавил: Я верю и всегда верил, что сохранение сильной американской [нефтяной] промышленности отвечает интересам национальной безопасности и жизненным интересам нашей страны“. Буш явно имел в виду, что действие рыночных сил зашло слишком далеко. И его слова вызвали в рейгановском Белом доме определенную неловкость и были сразу же дезавуированы. „Путь к решению вопроса стабильности цен лежит в предоставлении возможности свободному рынку работать“, – заявил представитель Белого дома, многозначитально подчеркивая, что Буш обратит внимание короля Фахда на то, что определять уровни цен должны не политики, а рыночные силы.
Первую остановку Буш сделал в Эр-Рияде, где он открыл новое здание посольства США. На ужине с несколькими министрами, на котором присутствовал Ямани, затрагивались, конечно, вопросы нефти, и Буш заметил, что еслицены останутся на слишком низком уровне, в конгрессе Соединенных Штатов усилится давление сил, требующих введения тарифов, и что сопротивляться этому давлению будет чрезвычайно трудно. Саудовцы восприняли это замечание очень серьезно. Затем вице-президент направился в восточные провинции, в Дахран, где временно находился король. В честь американской делегации в Восточном дворце короля был устроен прием, и обслуживали его официанты, у которых на поясе висели кинжалы и пистолеты, а грудь перепоясывали патронташи с патронами. К облегчению американской Секретной службы, их винтовки стояли вдоль стен.
Аудиенция у короля была запланирована на следующий день, но после банкета американцам сказали, что в связи с нападением иранцев на саудовский танкер она переносится на более поздний час. Буша пригласили к королю поздно вечером. Встреча длилась в целом больше двух с половиной часов и закончилась после 2-х часов ночи. Военные успехи и угрозы Ирана вызывали у саудовцев огромную тревогу, и главным предметом беседы, как и всей миссии Буша, был вопрос безопасности в Персидском заливе и поставки американского оружия. Нефть была затронута лишь поверхностно, но по сообщению американских официальных лиц, Фахд все же выразил надежду на установление „стабильности на рынке“. Отмечали также, что король „считал, что Саудовской Аравии предъявляют, выражаясь недипломатическим языком, сфабрикованные обвинения по поводу ее роли на рынке нефти“.
Хотя Буш и навлек на себя критику дома, он не отказывался от своей позиции в вопросе цен на нефть. „Я знаю, что я прав, – сказал он после встречи с королем.
– Есть некоторые вещи, в которых вы всегда уверены. Так и в этом вопросе я абсолютно уверен“, – то есть уверен в том, что низкие цены нанесут урон американской энергетике и приведут к серьезным последствиям для страны. На другой день, на завтраке с американскими бизнесменами в Дахране Буш заявил: „Существует какой-то момент, когда интересы национальной безопасности Соединенных Штатов говорят: „ребята, нам нужна сильная и жизнеспособная промышленность. Я так считал всю свою политическую жизнь и теперь не собираюсь отходить от этой позиции. Я уверен в ее правильности, и я знаю, что президент Соединенных Штатов также в этом уверен“. Буш гордился своей лояльностью, и прошедшие пять лет доказали, что он, безусловно, лояльный вице-президент. Никогда прежде он не отходил от линии, проводимой Белым домом. Но теперь он явно от нее отошел, и реакция на это стала еще более
