— У двери стоял складной стул, на нем все время кто-нибудь сидел. Все они постоянно носили с собой оружие, но никогда его не вынимали, не угрожали, ничего такого. Достаточно того, что оно у них было.
Поворот, кивок.
— Вот здесь был складной столик. Два небольших складных кресла. Здесь я ел. В основном это, разумеется, была еда, которую доставляют на дом. Но иногда готовила женщина, ее звали Мадлен. Она делала хороший мясной пирог, разные другие вещи. Изредка даже пекла сладости. По-моему, она чувствовала свою вину за всю эту авантюру. «Не волнуйтесь, — так она мне иногда шептала. — Не волнуйтесь. Все у вас будет хорошо».
Воспоминание, казалось, задело в нем какую-то чувствительную струну, которая до этого долго молчала. Он сжал переносицу большим и указательным пальцем.
— И вы знаете, у меня все было хорошо. У меня действительно все было хорошо. У них все время был включен телевизор или радио, так что я постоянно был в курсе всех новостей. Казалось, правительство провинции делает все возможное, чтобы разрешить ситуацию путем переговоров. Но потом Оттава направила сюда войска. В ту минуту, как власти объявили военное положение, из этого дома словно выкачали воздух. Понимаете, похитители не ожидали такого поворота. Они думали, что ведут честные переговоры. Но как только Оттава взяла управление на себя…
Носком туристского ботинка Готорн обводил контуры тигра, вышитого на коврике у его ног.
— Когда похитители поняли, что переговоры вести бессмысленно, они испугались. Вы сами знаете, что произошло с другой группой. В тот день, когда было введено военное положение, они убили Рауля Дюкетта…
Носок ботинка обвел морду тигра, от ушей до нижней челюсти.
— Бедняга уже больше тридцати лет на том свете. Это был вопрос везения, не более того. Просто он попал к группе, более склонной к насильственным действиям. Предполагали, что он спорил с похитителями, но я думаю, что у него хватило ума не противоречить им. Нет, ему просто не повезло: он попался к людям, которые хотели его убить. А мои похитители убивать меня не хотели, и я отнюдь не приписываю это моему дипломатическому опыту. Хотя, надо сказать, я с ними шутил и все такое прочее. Насколько это было возможно в моем положении.
Очень важно было, так сказать, очеловечить себя в их глазах, при этом без всякого раболепства. Иными словами, показать им, что ты — человек, а не вещь, которую можно легко выбросить. Помню, как-то раз один из них чрезвычайно громко выпустил газы, и я заметил: «A! Votre arme secrete!» — «Ваше тайное оружие!». Они очень смеялись.
— Сколько человек вас удерживало? — спросила Делорм.
— Четыре. Жак Савар, Робер Вильнёв, девушка — Мадлен — и человек, который приходил и уходил, его звали Ив. Он единственный мне угрожал. «Не думай, что мы этого не сделаем, — говорил он. — Я сверну тебе шею, вот так!» — И он щелкал пальцами. Мерзавец. К сожалению, на свете очень много таких людей.
— Вы никогда не слышали его фамилию?
— Никогда. Он настаивал, чтобы все обращались к нему «товарищ» или «боец», но девушка раза два проговорилась, назвав его Ивом. Благодарение богу, он никогда не оставался дольше, чем на полчаса. Мне кажется, он главным образом служил связным. — Внезапно Готорн развернулся и стремительно прошел к двери. — Больше не могу здесь находиться. Для меня это слишком.
Вернувшись в гостиную, он, тяжело дыша, облокотился на спинку кресла.
— Все в порядке? — спросил хозяин из кухни.
— Все отлично, — заверил его Кардинал. — Мы через минуту уйдем.
— Может быть, присядете? — предложила Делорм. — Переведите дух.
— Ничего страшного. Все в порядке. Извините за маленькую пантомиму. — Готорн вымученно улыбнулся, но на лбу у него выступили капельки пота.
Кардинал вынул фотографию Майлза Шекли:
— Вы узнаёте этого человека?
— Нет. А должен?
— Не обязательно. А этих людей? — Кардинал показал ему снимок четырех улыбающихся террористов на фоне окна.
— Лемойна и Теру знаю по фотографиям в газетах. Насколько я понимаю, они в этом доме никогда не были, они были заняты убийством мистера Дюкетта. А это Мадлен, та самая девушка, которая иногда готовила.
— А вот этот, с краю? — Кардинал указал на чернокудрого мужчину в полосатой футболке.
— Этого человека я вряд ли когда-нибудь забуду. Тот самый, которого они называли Ивом. Самая злобная личность в группе.
— По нашим сведениям, его зовут Ив Гренель, — сказал Кардинал.
— Может быть. Поймите, я не желал ничего знать. Я хотел представлять для них как можно более незначительную угрозу. Не давать им никакого повода меня убивать, кроме политического. Вы говорите, что его звали Ив Гренель? Я вам верю. Но я никогда не слышал его фамилии. Я называл его про себя сукиным сыном, уж извините мне этот узкоспециальный термин.
— Как вы могли видеть его лицо? — поинтересовалась Делорм. — Разве у вас не были завязаны глаза?
— Этому человеку было все равно, вижу я его лицо или нет. Это тоже меня пугало. Однажды, когда в комнате была Мадлен, он стянул с меня наволочку.
— Он приходил все время, пока вы были здесь? Регулярно?
— Не совсем так. Он являлся раза три-четыре, еще в начале. После этого я больше его не видел. Впрочем, это не значит, что он не приходил. Я ведь был заперт в спальне.
— Но после, скажем, второй недели вы никогда его не видели?
— Мне кажется, нет. У нас все время были включены новости, и я знаю, что он исчез после убийства Дюкетта. Я это помню, потому что перед этим он меня очень запугивал. Впрочем, после смерти Дюкетта они все меня пугали. Я боялся, что он явится и еще больше взвинтит их, но если он и приходил, я его не видел. — Неожиданно Готорн поднялся. — Пожалуй, я сделал для вас все, что мог. А теперь, если вы не возражаете, я бы очень хотел отправиться домой.
Кардинал пошел на кухню поблагодарить хозяина.
— Не стоит благодарности, — ответил Ламотт. — Жуткие вещи тут творились. Жуткие. Я рад, что это все-таки не тот дом. Ну, не тот, в котором они…
— Конечно, — согласился Кардинал. — Еще раз спасибо.
— А это тот, кого они тогда похитили, да? Дипломат?
— Боюсь, я не имею права ничего вам рассказывать, пока идет расследование.
— Тридцать лет прошло! Долго же оно у вас идет.
— Знаете ли, — отозвался Кардинал, — тише едешь — дальше будешь.
— Ну да. Если вам кажется… Что-то не так?
— Окно, — пробормотал Кардинал, обращаясь скорее к самому себе. — Шпиль. Там, вдали.
— Собор Святой Агаты. Это до сих пор самое высокое здание в наших местах.
На фоне темной тучи неоготические очертания собора выглядели весьма живописно. Кардинал вынул из кармана фотографию четырех улыбающихся террористов. Вид из окна казался другим: снято было летом, и деревья были покрыты листвой. Но вид на другую сторону улицы ничуть не изменился: тот же коричневый деревянный дом, длинный, одноэтажный, с пологой крышей, с толстым кедром рядом; а справа, над далекими крышами, — шпиль собора святой Агаты.
— Это сделали здесь, — объявил Кардинал. — Фотографию сделали в этой комнате.
— Точно, — согласился мистер Ламотт, заглядывая ему через плечо. — Вот дом на той стороне улицы. А вот церковь.
Кардиналу не терпелось рассказать Делорм, но когда он сел в машину, то увидел, что Готорн всхлипывает на переднем сиденье, как ребенок, а Делорм, кажется, пребывает в замешательстве: он никогда раньше не видел ее в таком состоянии.
Они подождали минуты две. Готорн вытащил платок и вытер глаза, тщательно высморкался и устало
