По утрам негр-официант Луис подавал ему в постель кофе. Нередко он целый час просиживал в кровати, откинувшись на подушки, и не торопился встать и одеться. Курил сигару, рассматривал солнечные узоры на стене и задумчиво тер указательным пальцем впадины между длинными, кривыми пальцами ног. Он вспоминал.
Но с полудня и до пяти часов утра он работал внизу. И весь день в воскресенье. Дело перестало приносить прибыль. В ресторане часами бывало пусто. Однако в обед и по вечерам набиралось много народу, и, стоя за кассой, он каждый день видел сотни знакомых лиц.
– О чем вы постоянно думаете? – спросил его Джейк Блаунт. – Вид у вас как у еврея, попавшего в лапы к немцам.
– А во мне одна восьмая еврейской крови, – сказал Биф. – Дед матери был евреем из Амстердама. Но вся остальная родня, насколько я знаю, шотландско-ирландская.
Разговор происходил в воскресенье утром. Посетители, развалясь, сидели за столиками. Пахло табачным дымом, шуршали газеты. Какая-то компания в угловой кабинке играла в кости, но без шума.
– Где Сингер? – спросил Биф. – Вы сегодня к нему не пойдете?
Лицо Блаунта потемнело; он насупился и выпятил подбородок. Неужели эти двое поссорились? Да, но как может поссориться немой? Однако с усачом это уже бывало. Блаунт иногда болтался здесь с таким видом, будто хотел что-то в себе побороть. Но потом все же уходил, в конце концов всегда уходил, после чего они с Сингером возвращались и Блаунт говорил без умолку.
– Хорошая у вас жизнь. Стоите за кассой, загребаете деньгу, и горя вам мало.
Биф не обиделся. Он тяжело оперся на локти и прищурил глаза.
– Давайте как-нибудь поговорим серьезно. Чего вы, в сущности, хотите?
Блаунт хлопнул ладонью по стойке. Руки у него были теплые, мясистые и шершавые.
– Пива. И вон тот пакетик крекера с сыром и фисташковой начинкой.
– Да я не о том, – сказал Биф. – Ладно. Отложим этот разговор.
Человек этот был для него загадкой. Он то и дело менялся. Блаунт по-прежнему насасывался, как губка, но спиртное не валило его с ног, как некоторых. Веки у него часто бывали красные, и он то и дело пугливо озирался через плечо. Голова на худой шее выглядела огромной, увесистой. Он был из той породы людей, над которыми потешается детвора и которых норовят искусать собаки. Но когда над ним смеялись, он обижался всерьез и крикливо отругивался, как рыжий в цирке. Он вечно подозревал, что его хотят поднять на смех.
Биф задумчиво покачал головой.
– Послушайте, чего вы держитесь за этот ваш балаган? – сказал он. – Не можете найти работу получше? Хотите, я вас найму на полдня?
– Господи Иисусе! Вот еще! Стану я торчать тут за кассой! Хоть посулите мне всю вашу вонючую забегаловку со всеми ее потрохами.
Ну и тип! Терпежу никакого с ним не хватит. Недаром у него нет друзей: никто с ним не может ужиться.
– Не валяйте дурака, – сказал Биф. – Я говорю серьезно.
Подошел посетитель, протянул чек. Биф дал ему сдачу. В ресторане было по-прежнему тихо. Блаунту не сиделось на месте. Биф чувствовал, что этого оглашенного куда-то тянет, но хотел его удержать. Он достал с полки за баром две первосортные сигары и предложил Блаунту покурить. Из осторожности он избегал задавать ему вопросы, но в конце концов все же спросил:
– Если бы вы могли выбрать эпоху, когда родиться, какую бы вы выбрали?
Блаунт широким влажным языком облизнул усы.
– Если бы у вас был выбор – околеть или никогда больше не задавать вопросов, что бы вы предпочли?
– Нет, правда, – настаивал Биф. – Над этим стоит подумать.
Склонив голову набок, он поглядел вниз вдоль своего длинного носа. Он любил разговоры на эту тему. Лично его привлекала эпоха Древней Греции. Бродить в сандалиях по берегу синего Эгейского моря. В свободных одеждах, перепоясанных на талии. Дети. Мраморные бани и созерцание в храмах…
– Может быть, у инков. В Перу.
Биф окинул его взглядом, словно раздевая донага. Он представил себе Блаунта цветущим, красновато- коричневым от загара, с молодым, безволосым лицом и золотым браслетом, украшенным драгоценными камнями, выше локтя. Стоило ему закрыть глаза, и Блаунт превратился в настоящего инка. Но когда он снова на него поглядел, инк сразу исчез. Мешали нервно вздрагивающие усы, нелепые на этом лице, манера дергать плечом, адамово яблоко на худой шее, мешковатые штаны. Да и многое другое.
– А может, что-нибудь около 1775 года.
– Да, в то время хорошо было жить, – согласился Биф.
Блаунт стал неловко переступать с ноги на ногу. Лицо у него было грубое и тоскливое. Ему не терпелось уйти. Но Биф был настороже и его задержал.
– Скажите, чего ради вы вообще приехали в этот город?
Он тут же понял, что задал бестактный вопрос, и выругал себя. Однако и в самом деле чудно, как этот человек мог осесть в таком городе.
– Клянусь богом, не знаю.
Они молча постояли вдвоем, облокотясь на стойку. В углу бросили играть в кости. Первый заказанный обед – утку по-лонгайлендски – подали управляющему универмагом. Радио не было настроено и передавало
