– Слушай, Джордж, – спрашивала она. – Ты меня любишь?
– Спрашиваешь. Конечно, люблю.
Разговор происходил жарким солнечным утром в последнюю неделю перед каникулами. Джордж был уже одет и, лежа на полу, готовил арифметику. Его маленькие грязные пальцы крепко сжимали карандаш, и он без конца ломал грифель. Когда он кончил, она взяла его за плечи и заглянула ему в глаза.
– Сильно? Я спрашиваю, очень сильно?
– Пусти. Конечно же, люблю. Ты мне сестра?
– Ну да. Ну а если я, например, не была бы твоя сестра? Ты бы меня любил?
Джордж от нее даже попятился. У него не осталось чистых рубашек, и он надел грязный пуловер. Запястья у него были узкие, в голубых прожилках. Рукава пуловера вытянулись и обвисли; руки от этого казались очень маленькими.
– Если бы ты не была моей сестрой, откуда бы я тебя знал? А раз так, как бы я мог тебя любить?
– Но если бы ты меня знал и я не была бы твоей сестрой?
– Да откуда бы я тогда тебя знал? А? Ну докажи!
– Ну представь себе. Вообрази, что знал бы.
– Наверно, ты бы мне в общем нравилась. Но ты все равно не можешь доказать…
– Доказать! Заладил! «Докажи» и еще – «это не фокус». Что тебе ни скажешь, у тебя «это не фокус» или «докажи». Терпеть тебя не могу, Джордж Келли! Просто ненавижу.
– Ладно. Тогда и я тебя тоже не люблю.
Он зачем-то полез под кровать.
– Чего тебе там надо? Оставь-ка лучше мои вещи в покое. Если я увижу, что ты копаешься в моей коробке, я тебе голову расшибу об стенку. Ей-богу, правда! Все мозги вылетят!
Джордж выполз из-под кровати, в руках у него был учебник по правописанию. Он сунул грязную ручонку в дырку матраца – туда он прятал свои шарики. Этого ребенка ничем не проймешь! Он не спеша отобрал три коричневых агата, чтобы взять их с собой в школу.
– Иди ты на фиг, Мик, – ответил он.
Джордж был слишком маленький и нечуткий. Глупо было его любить. Он еще меньше во всем разбирался, чем она сама.
Занятия в школе кончились, и она сдала все: одни предметы на «отлично», а другие едва вытянула. Дни стояли жаркие и длинные. Наконец-то она могла как следует взяться за музыку. Она начала записывать сочинение для скрипки и фортепьяно. Писала песни. Музыка всегда была у нее в голове. Она слушала радио у мистера Сингера и бродила по дому, повторяя в уме программы, которые передавали.
– Что творится с Мик? – спрашивала Порция. – Кошка, что ли, язык откусила? Ходит и молчит, будто воды в рот набрала. И даже не так много ест, как раньше. Взрослая барышня, да и только.
Казалось, что она к чему-то готовится, а к чему – сама не знает. Солнце посылало на улицы жгучие, добела раскаленные лучи. Целый день она либо возилась со своей музыкой, либо играла с детьми… И готовилась. Иногда она вдруг нервно озиралась, на нее нападал этот самый страх. Но в конце июня произошло настолько важное событие, что в ее жизни все переменилось.
Под вечер вся семья сидела на веранде. В сумерках очертания предметов становились мягкими и расплывчатыми. Дело приближалось к ужину, и из открытой двери несло капустой. Все были в сборе, за исключением Хейзел, которая еще не вернулась с работы, и Этты – та все болела и не поднималась с кровати. Папа раскачивался на качалке, положив ноги в одних носках на перила. Билл сидел на ступеньках с мальчишками. Мама полулежала в гамаке, обмахиваясь газетой. На другой стороне улицы недавно поселившаяся по соседству девочка каталась на одном роликовом коньке. Лампы в домах только зажигались, и где-то вдали кого-то окликал мужской голос.
Тут пришла домой Хейзел. Ее высокие каблуки зацокали по ступенькам. Она лениво прислонилась к перилам и поправила косы на затылке; в полутьме ее толстые, мягкие руки казались очень белыми.
– Какая жалость, что Этта не может работать, – сказала она. – Я сегодня разузнала насчет того места…
– Какого места? – взволновался папа. – А я не подойду? Или там требуется девушка?
– Девушка. Продавщица у Вулворта на той неделе выходит замуж.
– Это в магазине стандартных цен? – спросила Мик.
– Тебя это интересует?
Вопрос застал ее врасплох. Она-то просто вспомнила о мешочке леденцов, купленном там вчера. Ее вдруг обдало жаром. Смахнув со лба волосы, она стала пересчитывать первые звезды.
Папа швырнул окурок на тротуар.
– Нет; – сказал он. – Мы бы не хотели, чтобы Мик в ее годы взваливала на себя такую тяготу. Пусть наберется силенок. А то ведь вон как вымахала.
– Я с тобой согласна, – сказала Хейзел. – По-моему, Мик еще рано каждый день ходить на работу. Я тоже считаю, что этого не стоит делать.
Билл спустил Ральфа с колен на ступеньку и сердито зашаркал подошвами.
– Нельзя начинать работать хотя бы до шестнадцати лет. Мик надо дать еще года два, пусть кончит профессиональное, – если мы сдюжим…
– Даже если придется бросить дом и переехать в фабричный поселок, – сказала мама. – Я хочу, чтобы
