— Спасибо. Это, наверное, прибавит к моей пенсии пару сотен рублей. На две бутылки водки.
Бородавочнику, видимо, надоело меня мучить.
— Да нет у них ничего, успокойся! Ничего! Полицейская машина, которая сегодня ночью везла улики в лабораторию, сгорела. Что-то там в ней закоротило, короче, пока приехали пожарные, от нее один остов остался.
— И что, всё-всё сгорело? Такое вот божественное вмешательство?
— Божественное! — хмыкнул Эсквайр.
В отличие от множества бывших коммунистов, вернувшихся в лоно православия и с удовольствием позирующих в церкви с зажженной свечой, он оставался атеистом. К тому же, похоже, конкретное божество, вмешавшееся в мою проблему, он знал — если не в лицо, то по кодовому имени.
— Виктор Михайлович, — медленно, чтобы каждое слово обрело свой смысл, спросил я, — вы абсолютно уверены, что все улики уничтожены, и у них нет ни одного моего отпечатка из этой гостиницы?
Бородавочник устало посмотрел на меня.
— Да там всё расплавилось от огня! — произнес он тягучим, каким-то бабьим голосом. — И снятые отпечатки, и сами предметы! Они, как мне докладывали, цветочный лоток такой длинный везли — так от него просто лужица пластмассовая осталась. И от телефона тоже.
Про телефон со стола портье я забыл! А я ведь действительно хватался за него, когда выдергивал шнур.
Так! Мир перевернулся, но теперь, совершив кульбит, похоже, снова вставал на ноги. Я вспомнил свое ощущение, когда проснулся ночью: каким-то чудом всё еще может уладиться. У меня в голове быстро прокрутилось с десяток картинок. Во всех номерах, где я останавливался, поверхности и предметы, до которых я мог дотрагиваться, протерты, а в местах, куда я не должен был заглядывать, я вообще работал в перчатках. Если улики из холла «Клюни» уничтожены, я был чист.
Я долил себе в стакан виски — на палец, но в длину — и залпом выпил. Я уже вошел в роль потерпевшего кораблекрушение, а тут выясняется, что тревога была ложной и корабль по-прежнему на плаву. Я даже вспомнил имя того греческого философа. Телет его звали, был такой киник.
Тут мне пришло в голову, что как-то наши люди подозрительно быстро сработали! Ведь всё это произошло только вчера поздно вечером!
— А откуда вы узнали, что я наследил там, в салоне гостиницы?
— А откуда мы узнали, что контейнера в карманах у Штайнера не оказалось? — тем же противным голосом, вопросом на вопрос, ответил Эсквайр. — Зачем, ты думаешь, мы тебя второй раз туда посылали?
У них и в полиции был свой человек! Бородавочник вдоволь насладился моим ошарашенным видом.
— И вы, может быть, даже знаете, отчего Штайнер умер?
Эсквайр кивнул:
— Обширный инфаркт.
Потом глаза его превратились в щелки. Вот это я называю Змеиный Глаз.
— Вопрос в другом: почему ты сразу не связался с резидентурой после своего шоу с цветочным горшком?
Я внимательно посмотрел на него.
— А у вас что, были сомнения, сдам ли я этот контейнер или тоже попытаюсь толкнуть его другим покупателям?
— У нас с тобой какой-то вечер вопросов без ответов, — Эсквайр с недовольным лицом отхлебнул виски. — Отвечаю: у меня лично сомнений не было! А вот здесь кое-кто прорабатывал такой вариант.
Я начал рассказывать ему про свои подозрения по поводу Николая — тем более, после его встречи с ливийцем. Бородавочнику не нужно долго объяснять — он ловит на лету.
— Поэтому Италия возникла?
Я кивнул.
— Ты всё правильно сделал, — сказал Эсквайр. — Возникли сомнения, лучше перебдеть. Связываться тебе больше здесь ни с кем не надо. И завтра, самое позднее, тебя здесь не должно быть! И пару лет отдохни без камамбера.
Он зевнул, прикрывая рот рукой — похоже, со всеми моими проблемами он и не ложился этой ночью.
— Если у тебя всё, я тут хотел заодно еще пару вещей сделать, — сказал он.
Зная Бородавочника, я был уверен, что ни спать, ни заниматься шопингом он точно не собирался. Наверное, в какой-то другой комнате, а то и в другом месте его ждал мой коллега, который уже несколько лет не видел своего куратора.
Странно, но о моей личной операции по устранению Метека речь не зашла. Отчитывать меня он, конечно, не стал бы — они были во мне заинтересованы, а не я в них, но какую-нибудь колкость наверняка бы отпустил.
— Да, вот еще, — произнес Бородавочник, когда я стал подниматься с кресла.
Нет, вспомнил! Неприятное оставлял напоследок.
— Слушаю вас, — я автоматически настроился под нагоняй.
— С нашими арабскими друзьями у тебя была проблема, — это снова был Змеиный Глаз. — Я думаю, мы ее сейчас решим окончательно.
Я застыл, ожидая продолжения. Раз он знал про «Феникс», он не мог не задавать себе вопроса, что я там делал.
Но Эсквайр уже тяжело поднимался с дивана. Старая школа, советская: мол, «начальники не баре, все мы товарищи».
Я пожал его вялую руку.
— Спасибо, что приехали!
Эсквайр отмахнулся.
— Новые условия пожарной связи тебе передадут в Нью-Йорке на следующей неделе. Пока остаются старые.
Эсквайр взглянул мне в глаза — не акцентируя, так, в одно касание.
— Надеюсь, за эти несколько дней ты не ввяжешься в новую историю.
Это было вполне в его стиле: я так и не понял, имел он в виду Штайнера или всё-таки Метека. Черт! Неужели они уже знали про Лиз? Нет, Метек меня не сдаст!
— Я хотел бы оставить вам это, Виктор Михайлович!
Я положил на диван сумку, открыл ее и стал выкладывать лишнее. Видеокамера, в большом конверте цвета манилы паспорт на имя Эрнесто Родригес, его кредитка, парик и прочие аксессуары. Еще в сумке были две книги, купленные в «Шекспир и Компания». Книги я оставил.
— А тебе что, это всё не понадобится больше?
— Нет. Паспорт уже достаточно поработал. А я сейчас еду в аэропорт встречать жену с сыном.
— Ну, а камера?
По его тону я понял, что Эсквайр знает, что это, на самом деле, грозное оружие.
— Я не буду этим пользоваться.
— Ну, хорошо. Приедешь в следующий раз в Москву, подберем тебе что-нибудь попроще.
В дверях я остановился.
— Виктор Михайлович, а почему этот… ну, наш пожарный не сказал мне утром, что мне нечего волноваться? Ну, даже не намекнул как-то, не успокоил. Признаться, эти несколько часов были одними из, как бы это сказать, эмоционально самых насыщенных в моей жизни.
Бородавочник посмотрел на меня, и в глазах его промелькнуло нечто похожее на тень человеческого сочувствия. Он снова зевнул, виновато махнул рукой и сказал, заранее криво улыбаясь своей шутке:
— Бог никогда не разговаривает по мобильному телефону.
