царю.
— Конечно, — с важностью ответил наш верховный царь. — Ахилл, вот уже восемь дней, как из Аргоса пришел последний корабль с провизией. Я подозреваю, что на остальные напали дарданцы. Ты сможешь взять армию и взглянуть, что там происходит? Мы не можем позволить себе сражаться с Мемноном и хеттами на голодный желудок, но сражаться без войска мы тоже не можем. Ты сможешь разобраться с Ассом и быстро вернуться?
Я кивнул.
— Да, мой господин. Я возьму десять тысяч воинов, но не мирмидонян. Ты даешь мне разрешение взять других?
— Конечно, конечно!
Он был в очень хорошем настроении.
Дела в Ассе во многом обстояли именно так, как предсказал Агамемнон. Наше поселение осадили дарданцы; нам пришлось сразиться не на шутку, прежде чем мы ворвались за укрепления и разбили их в открытом бою. Это было потрепанное войско, разношерстное и разноязыкое, — тот, кто правил теперь в разрушенном Лирнессе, собрал пятнадцать тысяч воинов отовсюду, возможно со всего побережья. По всей видимости, они направлялись в Трою, но не смогли устоять перед искушением, каким для них оказался лежавший по пути Асс. Стены удержали их снаружи, и я прибыл слишком быстро, чтобы они успели пробить в них брешь, так что они ничего не получили и никогда не добрались до Трои.
За четыре дня все было кончено; на пятый мы отплыли обратно. Но ветра и течения были против нас всю дорогу, поэтому только на шестую ночь, уже в полной темноте, мы пристали к троянскому берегу. Я сразу направился к дому Агамемнона, по пути обнаружив, что в мое отсутствие армия поучаствовала в серьезных боевых действиях. В портике я встретил Аякса и поприветствовал его, горя нетерпением узнать подробности.
— Что случилось?
Уголки его рта поползли вниз.
— Мемнон пришел раньше, чем мы его ждали, с десятью тысячами хеттов. Ахилл, они умеют сражаться! И мы, должно быть, устали. Несмотря на то что нас было больше и на равнине были мирмидоняне, к темноте они загнали нас за укрепления.
Я мотнул головой в сторону закрытых дверей:
— Царь царей принимает?
Аякс усмехнулся:
— Воздержись от иронии, брат! Он не очень хорошо себя чувствует — как обычно после поражения. Но он принимает.
— Ступай поспи, Аякс. Завтра мы победим.
Агамемнон выглядел очень усталым. Он все еще сидел за столом с остатками вечерней трапезы, в компании Нестора и Одиссея. Его голова покоилась на руках, но он поднял ее, когда я вошел и сел рядом.
— Покончил с Ассом?
— Да, мой господин. Корабли с провизией прибудут завтра, а пятнадцать тысяч воинов, шедших к Трое, — нет.
— Прекрасно! — сказал Одиссей.
Нестор не проронил ни слова — на него не похоже! Я посмотрел в его сторону и поразился. Его волосы и борода были неубранны, глаза покраснели. Осознав, что я уставился на него, он бесцельно шевельнул рукой; по морщинистым щеками покатились слезы.
— Что случилось, Нестор? — осторожно спросил я, кажется уже понимая, в чем дело.
Он содрогнулся от рыданий:
— О Ахилл! Антилох мертв.
Я поднял руку, чтобы прикрыть глаза:
— Когда?
— Сегодня, на поле боя. Это моя вина, только моя… Он пришел мне на помощь, и Мемнон пронзил его копьем. Я даже не могу увидеть его лицо! Копье вошло в затылок и вышло через рот, оно раздробило его лицо на куски. Он был так красив. Так красив!
Я заскрипел зубами:
— Мемнон поплатится, Нестор, клянусь. Клянусь обетами, которые я дал богу реки Сперхеи.
Но старик только покачал головой:
— Разве это что-то изменит? Антилох мертв. Труп Мемнона мне его не вернет. Я потерял пять сыновей на этой несчастной равнине — пятерых из семи моих сыновей. И Антилох был мне дороже их всех. Он умер в двадцать лет. А я жив в девяносто. Боги не ведают справедливости.
— Мы покончим с этим завтра? — спросил я у Агамемнона.
— Да, завтра. Троя надоела мне до смерти! Еще одной зимы здесь я не вынесу. У меня нет никаких новостей из дома, ни от жены, ни от Эгисфа. Я посылаю своих гонцов, они возвращаются и говорят, что в Микенах все хорошо. Но я хочу домой! Хочу увидеть Клитемнестру, моего сына, двух оставшихся дочерей.
Он посмотрел на Одиссея:
— Если мы не возьмем Трою осенью, я поеду домой.
— Осенью Троя будет взята, мой господин.
Он вздохнул; этот мужчина был хладнокровным и твердым, как железо, и в его глазах было больше, чем просто усталое безразличие.
— Мне тоже надоела Троя. Если мне суждено двадцать лет провести вдали от Итаки, то следующие десять пусть пройдут где-нибудь еще, кроме Троады. Я предпочту сражаться с сиренами и гарпиями, чем с этими скучными троянцами.
Я усмехнулся:
— Сирены и гарпии не знают, что их ждет, если они с тобой свяжутся, Одиссей. Но мне все равно. Троя — конец моего мира.
Зная пророчество, Одиссей ничего не ответил и наклонился над чашей с вином.
— Агамемнон, пообещай мне только одно.
Его голова снова опустилась на руки.
— Все, что пожелаешь.
— Похорони меня в скале с Патроклом и Пентесилеей и проследи, чтобы Брисеида вышла замуж за моего сына.
Одиссей напрягся:
— Ты уже призван?
— Не думаю. Но скоро это должно случиться. — Я протянул ему руку.
— Обещай, что мой сын будет носить мои доспехи.
— Я уже обещал. Он их получит.
Нестор вытер глаза и высморкался в рукав.
— Ахилл, все будет, как ты пожелаешь.
Дрожащими пальцами он вцепился себе в волосы.
— Почему бог не может призвать меня! Я молил его и молил, но он не услышал. Как я вернусь на Пилос без сыновей? Что я скажу их матерям?
— Ты вернешься, Нестор, — произнес я. — У тебя остались еще два сына. Когда ты поднимешься на свои бастионы и посмотришь вниз на песчаный берег, Троя поблекнет и будет казаться сном. Только помни нас, павших, и совершай нам возлияния.
Я отрубил Мемнону голову и швырнул тело под ноги Нестору. В тот день мы воспряли духом, недолгому возрождению троянцев пришел конец. Они медленно отступали по равнине, а я все убивал и убивал. Моя рука казалась мне чересчур медлительной, хотя секира взлетала с прежней частотой и жестокостью. Но когда я продирался сквозь строй лучших хеттских воинов, каких царь Хаттусили смог предложить в жертву
