На пол легли скрещенные мечи, и двое, одетые в цвета клана Мак-Доналда из Слита, вскинули руки над головой, кисти рук затрепетали, точно у балетных танцоров, и сурово, словно остриям мечей под конец суждено вонзиться им в грудь, эти двое пошли кружить, скользить, виться среди лезвий.
Потом над высоким, дрожащим напевом волынок взлетел громкий, пронзительный вопль, зазвучала новая мелодия — «Обороняй свой край, шотландец!», оружие сгребли в кучи, и все мужчины, сколько их тут было, ринулись в хоровод, то сплетая, то разнимая руки, только развевались пестрые клетчатые юбки. Рил, стреспей, флинг — неистово буйные, стремительные шотландские танцы сменяли друг друга, топот ног по дощатому полу гулко отдавался под стрехами, сверкали пряжки туфель, и каждый раз, как начинался новый танец, кто-нибудь, закинув голову, испускал тот же протяжный, заливистый вопль, и ему откликались восторженным кличем десятки глоток. А женщины, забытые, стояли и смотрели.
Все кончилось уже под утро, около четырех; за дверями, вместо морозной свежести Блэр-Атолла или Ская, их встретило вялое отупение тропической ночи, огромная тяжелая луна лениво тащилась по блестящей пустыне небес, и все дышало зловонными мангровыми испарениями. Но когда Арне повез их прочь в своем пыхтящем старом «форде», Мэгги напоследок услышала замирающий жалобный напев «Цветы родных лесов», песня звала с веселого праздника домой. Домой. А где он, дом?
— Ну как, понравилось тебе? — спросил Люк.
— Понравилось бы больше, если бы я больше танцевала, — сказала Мэгги.
— Как? На силиде? Брось, Мэг! Тут полагается танцевать одним мужчинам, скажи спасибо, что мы и вам хоть немного дали поплясать.
— Мне кажется, на свете много такого, чем занимаются одни мужчины, особенно если это весело и доставляет удовольствие.
— Ну уж извини, — сухо отозвался Люк. — Я думал, тебе приятно будет малость развлечься, потому тебя сюда и взял. Мог, знаешь ли, и не брать! А раз ты не ценишь, больше не возьму.
— Ты, наверно, все равно больше не собираешься меня никуда брать, — сказала Мэгги. — Тебе вовсе незачем впускать меня в свою жизнь. Я за эти несколько часов много чего узнала, только, думаю, не то, чему ты хотел меня научить. Теперь меня уже не так легко одурачить, Люк. По правде говоря, мне это опостылело — и ты, и моя теперешняя жизнь, все!
— Ш-ш! — возмущенно зашипел он. — Мы не одни!
— Так приходи один! — резко ответила Мэгти. — Ты же со мной никогда не остаешься один, разве что на минуту! Арне остановил машину у подножья химмельхохского холма, сочувственно улыбнулся Люку.
— Валяй, приятель, проводи ее наверх, я тут обожду. Спешить некуда.
— Я говорю серьезно, Люк, — сказала Мэгги, едва они отошли настолько, что Арне не мог слышать. — Всякому терпенью приходит конец, понятно тебе? Я знаю, я дала обет быть послушной женой, но ведь и ты дал обет любить меня и заботиться обо мне, выходит, мы оба солгали! Я хочу вернуться домой, в Дрохеду!
И ее две тысячи фунтов в год больше не будут поступать на мой банковский счет, подумал Люк.
— Что ты, Мэг! — беспомощно сказал он. — Послушай, миленькая, это же не навек, верно тебе говорю! А нынешним летом я возьму тебя с собою в Сидней, даю слово О'Нила! В доме у тетки Арне освободится квартирка, мы с тобой сможем там жить целых три месяца, чудно проведем времечко! Ты потерпи, обожди немного, я еще годик поработаю рубщиком, и тогда мы купим землю и заживем своим домом, ладно?
Лунный свет упал на его лицо, казалось, он так искренне огорчен, встревожен, полон раскаяния. И так похож на Ральфа де Брикассара…
И Мэгги смягчилась: ей все еще хотелось от него детей.
— Хорошо, — сказала она. — Еще год. Но я ловлю тебя на слове. Люк, ты обещал взять меня в Сидней, смотри не забудь!
Глава 12
Раз в месяц Мэгги добросовестно писала матери и братьям — рассказывала про Северный Квинсленд, старательно и в меру шутила и ни разу не обмолвилась о каких-либо неладах с Люком. Все та же гордость. В Дрохеде только и знали: Мюллеры — друзья Люка, и Мэгги живет у них потому, что он постоянно в разъездах. По всему чувствовалось, что Мэгги искренне привязана к этим милым людям, и в Дрохеде за нее не тревожились. Огорчало одно: отчего она никогда не навестит своих. Но не могла же она им написать, что у нее нет денег на дорогу, ведь тогда пришлось бы объяснить, как несчастливо сложилась ее семейная жизнь с Люком О'Нилом.
Изредка она осмеливалась будто между прочим спросить, как поживает епископ Ральф, и еще того реже Боб вспоминал передать ей то немногое, что слышал о епископе от матери. А потом пришло письмо, в котором только и говорилось, что о преподобном де Брикассаре.
'Он как с неба свалился, — писал Боб. — Приехал неожиданно и какой-то был невеселый, прямо как в воду опущенный. А оттого, что тебя не застал, и вовсе расстроился. Сперва напустился на нас, отчего мы ему не сообщили, что ты выходишь за Люка, ну, мама ему объяснила, что ты сама не велела, Такая на тебя напала блажь, тут он и замолчал, словечка больше про это не сказал. Но, по-моему, он по тебе соскучился больше, чем по всем нам, да оно и понятно, ведь никто из нас так много с ним не бывал, как ты, и, по- моему, он всегда тебя любил, как родную сестричку. Он тут, бедняга, бродил неприкаянный, будто ждал — ты вот-вот выскочишь из-за угла. У нас и карточек-то не нашлось ему показать, раньше мне было ни к чему, а как он спросил, я подумал — и правда, чудно, почему у тебя нет свадебной фотографии. Он спросил, есть ли у тебя дети, и я сказал, вроде нету. Ведь нету, верно, Мэгги? Сколько уже времени ты замужем? Скоро два года? Да, конечно, ведь нынче уже июль на дворе. До чего быстро время летит! Надеюсь, у тебя скоро будут дети, по-моему, наш епископ обрадуется, когда узнает. Я хотел дать ему твой адрес, но он не взял. Сказал, это ему без пользы, потому как он едет на время в Грецию, в Афины, с архиепископом, при котором служит. Архиепископ, видно, из итальяшек, имя длинное-предлинное, никак не запомню. Представляешь, Мэгги, они туда полетят на аэроплане! Честное слово! Ну вот, он как узнал, что тебя нет и некому с ним гулять по Дрохеде, особо задерживаться не стал, только и побыл неделю, раза два поездил верхом, каждый день служил для нас мессу, а потом взял да и уехал».
Мэгги отложила письмо. Он знает, знает! Наконец-то он знает. Что он подумал, сильно ли огорчился? Почему, почему он толкнул ее на это? Ничего хорошего из этого не вышло. Она не любит Люка и никогда не полюбит. Люк — просто подмена, у нее от него будут дети, похожие на тех, каких дал бы ей Ральф де Брикассар. Господи, ну и запуталась же она!
Архиепископ ди Контини-Верчезе отклонил предложенные ему покои в афинской резиденции высших церковных властей, предпочел обыкновенную гостиницу для мирян. В Афины он приехал по делу важному и весьма щекотливому: давно уже следовало обсудить кое-какие вопросы с князьями греческой православной церкви — к ней, как и к русской православной церкви, Ватикан относился несравненно благосклоннее, нежели к церкви протестантской. В конце концов, православие — это течение, но не ересь; в православии, как и в римской католической церкви, архиепископы наследуют свой сан по прямой линии от самого святого Петра.
Архиепископ знал, что эта поездка — своего рода испытание: в случае успеха она станет новой ступенькой его карьеры, и в Риме его ждет пост более высокий. Немалым преимуществом оказались и его способности к языкам, ведь он свободно говорит по-гречески, это и перетянуло чашу весов в его пользу. Его вызвали из такой дали, из Австралии, и в Афины доставили самолетом.
И конечно, немыслимо было бы не взять с собою епископа де Брикассара: за минувшие годы ди Контини-Верчезе привык все больше полагаться на этого удивительного человека. Ведь это поистине второй Мазарини! Сравнение весьма лестное, ибо архиепископ восхищался кардиналом Мазарини гораздо больше, чем кардиналом Ришелье. Ральф олицетворяет все, что ценит святая римская церковь в своих высших сановниках. Он неколебимо тверд как в вере, так и в нравственности; у него живой гибкий ум и непроницаемое лицо; и притом особый дар: он всегда умеет понравиться окружающим, независимо от того, приятны они ему или отвратительны, согласен он с ними или расходится во мнениях. Он не льстец, но истинный дипломат. Если почаще о нем напоминать тем, кто стоит у власти в Ватикане, он, без сомнения, далеко пойдет. И это весьма приятно будет его высокопреосвященству ди Контини-Верчезе, который отнюдь не желает расставаться с преподобным де Брикассаром.
Было очень жарко, но после влажной духоты Сиднея сухой зной Афин ничуть не тяготил епископа Ральфа. Как всегда, в сутане, в бриджах и сапогах для верховой езды, он быстрым шагом поднимался по
