оказывало на него огромное воздействие в смысле любовной неистовости. Недурным было и ощущение своей власти; наконец-то он понял всю притягательность старинных нравов, прелесть положения pater familias и подлинное предназначение женщины.
Ливия Друза ни с кем не откровенничала, даже со служанкой, присутствовавшей при ее омовениях, и сама лечила свои раны. Ранее не свойственная ей хмурая молчаливость была замечена Друзом и его женой, вызывая у них беспокойство. Однако им не оставалось ничего другого, кроме как объяснять происходящее возвращением Ливии в Рим, хотя Друз, не забывший, как сестра противилась браку с Цепионом, задавал себе вопрос, не присутствием ли Цепиона объясняется ее шаркающая походка, изможденный вид и непробиваемое спокойствие.
В душе Ливии Друзы не осталось ничего, кроме физических страданий, которые причиняли ей избиения и последующие постельные утехи мужа. Она была готова считать это карой; кроме того, телесная боль делала не столь нестерпимой разлуку с ее возлюбленным Катоном. К тому же, размышляла она, боги сжалились над ней, и она выкинула трехмесячный плод, который Цепион уж никак не мог бы счесть своим произведением. Нежданное возвращение Цепиона стало для нее достаточным потрясением, чтобы она успела испугаться еще и этой трудности; она вспомнила о ней только тогда, когда трудность исчезла. Да, так и есть; боги к ней милостивы. Рано или поздно ее постигнет смерть — ведь когда-нибудь муж забудет вовремя прервать пытку. Смерть же была во сто крат предпочтительнее жизни с Квинтом Сервилием Цепионом.
Вся атмосфера в доме была теперь иной, и уж это-то не могло пройти мимо внимания Друза; при этом он знал, что лучше бы ему уделять больше внимания беременности его жены — неожиданному, счастливому подарку, на который они перестали было надеяться. Уныние, овладевшее домом, беспокоило и Сервилию. В чем же причина? Неужто одна-единственная несчастная жена может распространять вокруг себя столь кромешный мрак? Даже слуги самого Друза впали в безмолвие. Обычно их шумная суета вызывала у хозяина некоторое раздражение. Он с детства привык просыпаться в неурочный час от бурных всплесков жизнерадостности, доносившихся из помещений под атрием. Теперь же все это кануло в прошлое. Слуги пробирались по дому с вытянувшимися физиономиями, ограничивались односложными ответами на любые вопросы и с удвоенным усердием боролись с пылью и мусором, словно дружно решили заморить себя работой или подхватили бессонницу. Кратипп, всегда казавшийся непоколебимой скалой, и тот был теперь не таким, как прежде.
Как-то раз под конец года Друз рано утром схватил Кратиппа за руку, прежде чем тот успел дать привратнику распоряжение впускать собравшихся на улице клиентов.
— Подожди-ка, — сказал Друз, подталкивая управляющего к своему кабинету. — Мне надо с тобой поговорить.
Однако, даже тщательно заперев все двери, дабы обезопасить себя от незваных гостей, Друз не смог вымолвить нужного слова. Он принялся расхаживать по комнате; Кратипп стоял как каменный, уставившись в пол. Наконец Друз взял себя в руки и уперся взглядом в слугу.
— Что происходит, Кратипп? — Он потрепал его по плечу. — Уж не обидел ли я тебя? Почему мои слуги сделались так несчастны? Уж не допустил ли я ненароком какого просчета? Если так, то очень прошу открыть мне глаза. Я не допущу, чтобы хотя бы один из моих рабов был недоволен жизнью из-за моего обращения или из-за обид, наносимых кем-то из членов моей семьи. Но тяжелее всего мне видеть в унынии тебя! Без тебя этот дом вообще рухнет!
К ужасу хозяина, Кратипп залился слезами; некоторое время Друз терялся в догадках, как ему поступить, но потом поддался порыву и уселся вместе с управляющим на ложе, гладя его по вздрагивающему плечу и утирая платком его лицо. Однако чем добрее был Друз, тем горше делались рыдания Кратиппа. Теперь уже сам Друз был близок к слезам; он принес вина, заставил Кратиппа выпить немного и еще долго возился с ним, как любящая нянька, прежде чем тот немного успокоился.
— О, Марк Ливий, какое бремя ты снимаешь с моей души!
— Что ты имеешь в виду, Кратипп?
— Порку!
— Порку?!
— Она старается кричать так, чтобы никто не слышал! — Кратипп снова разрыдался.
— Ты говоришь о моей сестре? — повысил голос Друз.
— Да.
Сердце Друза заколотилось как бешеное, лицо налилось кровью, руки заходили ходуном.
— Рассказывай! Именем богов призываю тебя открыть мне всю правду!
— Квинт Сервилий… Он ее прибьет.
Теперь дрожь била Друза нестерпимо; он стал задыхаться.
— Муж моей сестры бьет ее?
— Да, господин! — Управляющий из последних сил старался совладать с собой. — Я знаю, что не мое дело вмешиваться, и, клянусь, я не стал бы этого делать! Но ты был так добр, так внимателен ко мне, что я… я…
— Успокойся, Кратипп, я не сержусь на тебя, — ровным голосом проговорил Друз. — Наоборот, я бесконечно благодарен тебе за это признание. — Он встал и помог подняться Кратиппу. — Ступай к привратнику и вели ему извиниться за меня перед моими клиентами. Сегодня я их не приму, потому что у меня будут другие дела. Теперь слушай: передай моей жене, чтобы она отправилась в детскую и оставалась там с детьми, поскольку мне придется отослать всех слуг в подвал, где они станут выполнять одно мое поручение. Ты уж проследи, чтобы все ушли к себе, а потом и сам уходи. Но прежде выполни последнюю просьбу: скажи Квинту Сервилию и моей сестре, что я жду их у себя в кабинете.
Оставшись в одиночестве, Друз постарался сладить с дрожью во всем теле и с небывалым гневом. Вдруг Кратипп преувеличивает? Вполне возможно, что дело зашло не так далеко, как воображают слуги…
Однако ему оказалось достаточно одного-единственного взгляда на Ливию Друзу, чтобы понять, что преувеличением здесь и не пахнет. Она вошла в кабинет первой, и он сразу увидел, как ей больно, как она удручена, как велик ее страх, как бездонно ее несчастье. От нее веяло кладбищенским холодом. За ней следом появился Цепион — этот был скорее заинтригован, нежели насторожен.
Друз принял их стоя и не предложил сесть. Вместо этого, впившись в шурина полным ненависти взглядом, он сразу приступил к сути дела:
— До моего сведения дошло, Квинт Сервилий, что ты подвергаешь мою сестру телесным истязаниям.
Ливия Друза испустила стон, Цепион же ответил с гневным презрением:
— То, как я поступаю со своей женой, Марк Ливий, касается меня одного, и никого больше.
— Не согласен, — произнес Друз как можно спокойнее. — Твоя жена мне сестра, она — член большой и могущественной семьи. Никто в этом доме не поднимал на нее руку до ее замужества. Я не позволю избивать ее ни тебе, ни кому-либо еще.
— Она моя жена. Это значит, что она подчиняется моей воле, а не твоей, Марк Ливий! Я буду поступать с ней так, как захочу.
— Ты связан с Ливией Друзой узами брака, — произнес Друз с каменеющим лицом. — Я же связан с ней кровными узами, что намного важнее. Я не позволю тебе избивать мою сестру!
— Ты сам сказал, что не хочешь знать, каким методом я стану учить ее порядку. Тогда ты был прав: это действительно не твоя забота.
— Избиение жены не может пройти незамеченным. Это — недопустимая низость! — Друз перевел взгляд на сестру. — Прошу тебя, сними одежду, Ливия Друза. Я хочу знать, что натворил этот истязатель.
— Не смей, жена! — взревел Цепион, наливаясь праведным гневом. — Обнажаться перед мужчиной, не являющимся твоим мужем? Не смей!
— Сними одежду, Ливия Друза, — повторил Друз.
Ливия Друза не шевелилась и не размыкала уст.
— Сестрица, послушайся меня, — ласково сказал Друз, сделав шаг в ее сторону. — Я должен увидеть это.
