корабля, за которые не нужно платить — только провиант и жалованье командам. Увидев счет, я был поражен: Вифиния еще получит свою прибыль! Конечно, не очень большую. Что обязывает меня вернуть флот, как только Митилена падет. И заплатить. Я надеюсь выделить средства из трофеев, конечно, но если трофеи окажутся не такими внушительными, как я ожидаю, есть ли способ убедить казну финансировать часть расходов?
Должен добавить, что молодой Цезарь вел себя высокомерно и дерзко, когда передавал мне флот. Я был вынужден несколько укротить его. Естественно, существует лишь один способ получить от старой проститутки Никомеда такой великолепный флот за столь короткое время — переспать с ним. И это я ему сказал, чтобы поставить его на место. Но сомневаюсь, что существует на свете какой-либо способ действительно поставить его на место! Он набросился на меня, как очковая змея, и сказал мне, что ему не надо прибегать к женским хитростям, чтобы получить что-либо, и что в тот день, когда ему придется это сделать, он проткнет себе живот. И я теперь не знаю, что с ним делать, как научить его дисциплине, — проблема, которой у меня не бывает, как ты знаешь. Я подумал: может быть, его товарищи, младшие военные трибуны, смогут это сделать за меня. Ты помнишь их — ты должен был видеть их в Риме. Габиний, два Лентула, Октавий, Мессала Руф, Бибул и сын Филиппа.
Думаю, малыш Бибул пытался это сделать. И в результате оказался на высоком шкафу. С тех пор лагерь младших военных трибунов разделился. На сторону Цезаря встали Габиний, Октавий и сын Филиппа. Руф — нейтрал. А два Лентула и Бибул ненавидят его. Во время осад среди молодых людей всегда возникают неприятности, конечно из-за скуки. Трудно заставить молодых злодеев работать. Даже для меня. Но от Цезаря неприятностей сверх меры. Я не люблю заниматься людьми такого низкого уровня, но в нескольких случаях у меня не было выбора. Цезарь — это наказание. Слишком смазливый, слишком самоуверенный и, увы, знает, что он очень умен.
Однако следует отдать Цезарю должное, он работяга. Он не отдыхает. Я не совсем знаю, каким образом, но почти каждый солдат в лагере, кажется, знает его и любит. И еще, к сожалению, он берет на себя контроль. Мои легаты стали избегать его, потому что он не принимает приказов по работе, если не одобряет способа выполнения. И к несчастью, его способ всегда лучший! Он — из тех, кто все прорабатывает в уме, прежде чем нанести первый удар или дать распоряжение подчиненному. И в результате очень часто мои легаты ходят с багровыми лицами.
Единственный способ, которым мне удается уколоть его самолюбие, — спрашивать его, как он получил такой чудесный флот от Никомеда за такую ничтожную цену. И это действует. Он приходит в ярость. Но сделает ли он то, чего я жду от него, — ударит ли он меня? Получу ли я повод привлечь его к военно- полевому суду? Нет! Он чересчур умен и слишком хорошо держит себя в руках. Конечно, он мне не нравится. А тебе? У него хватило наглости сказать мне, что мое происхождение по сравнению с его — это даже меньше, чем пыль!
Хватит о младших трибунах. Нужно бы что-нибудь сказать о более важных людях, например, о старших легатах. Но боюсь, что о них я ничего не могу придумать.
Я слышал, ты занялся брачными делами и нашел Помпею жену более знатного происхождения, чем он. Если у тебя есть время, может быть, подберешь невесту и мне. С тех пор как мне исполнилось тридцать, я все время в отъезде. Теперь я достиг почти уже возраста претора, а у меня до сих пор нет жены, не говоря уж о сыне, который продолжит мой род. Беда в том, что я предпочитаю хорошее вино, хорошую еду, хорошую компанию тому сорту женщин, на которых должен жениться Лициний Лукулл. К тому же я люблю очень молоденьких, а где найти такого отца, который отдаст за меня тринадцатилетнюю? Мой брат отказывается быть свахой, поэтому можешь вообразить, как я был счастлив узнать, что ты занялся этим делом.
Я люблю тебя и скучаю по тебе, дорогой Луций Корнелий.
В конце марта Марк Минуций Терм прибыл из Пергама. Он поддержал Лукулла в его желании атаковать. Когда он услышал подробности о вифинском флоте Цезаря, то расхохотался, хотя Лукулл не мог понять, что же здесь смешного. Его жизнь отравляли жалобы высшему начальству о непокорных, действующих ему на нервы младших военных трибунах.
Однако существовал очень древний и неписаный армейский закон: если человек является постоянным источником неприятностей, поставь его в бою на такое место, где его определенно убьют к концу боя. И, планируя нападение на Митилену, Лукулл решил последовать этому старому армейскому правилу. Цезарь должен погибнуть. Лукулл будет командовать предстоящим боем. Терм останется только наблюдателем.
Для военачальника не было чрезвычайным событием созвать всех своих офицеров на последний военный совет перед боем. Но в данном случае это вызвало комментарии. Кто-то посчитал странным увидеть на совещании младших военных трибунов. Они причиняли особенное беспокойство, и было ясно, что военачальник не доверял им. Обычно они в основном служили курьерами под командованием старших трибунов, и таковыми Лукулл и назначил их в конце совещания. Кроме Цезаря, которому он холодно сказал:
— Ты — шило в заднице, но я заметил, что ты любишь много работать. Поэтому я решил назначить тебя командиром специальной когорты, составленной из самых худших элементов бывшей армии Фимбрии. Эту когорту я буду держать в резерве, пока не увижу, где сопротивление противника самое яростное. И тогда я пошлю эту когорту именно туда. Твоя задача как командира — переломить ситуацию.
— Ты — покойник, — сказал Цезарю Бибул с самодовольным видом, когда они сидели у себя после совета.
— Не я! — бодро ответил Цезарь, разрезая волос мечом, потом кинжалом.
Габиний, который симпатизировал Цезарю, беспокоился.
— Хотел бы я, чтобы ты не был таким торчащим mentula, — сказал он. — Если бы ты сбавил тон и держался незаметно, тебя бы не назначили. Он дал тебе поручение, которое не должен выполнять младший военный трибун, особенно тот, кто ни разу не участвовал в кампаниях. Все его войска — это бывшая армия Фимбрии, приговоренная к вечной ссылке. Он собрал самых отъявленных мерзавцев, которые не хотят драться, и тебя поставил во главе их. Если он собирался дать тебе настоящую когорту, она должна была бы состоять из солдат легионов Терма.
— Я все это знаю, — терпеливо ответил Цезарь. — И ничего не могу поделать, раз уж я такой торчащий mentula, — спроси любую из лагерных женщин.
Это вызвало смешки у некоторых и мрачные взгляды — у других. Те, кто ненавидел Цезаря, могли бы простить его, если бы за прошедшую зиму он не заработал себе завидную репутацию среди женщин лагеря, которые стали намного свежее и куда привлекательнее благодаря тому, что Цезарь настаивал, чтобы выбранная им женщина сияла чистотой.
— Разве тебя это совсем не беспокоит? — спросил Рыжий Руф.
— Нет, — ответил Цезарь. — На моей стороне удача и талант. Подождите — и увидите.
Он осторожно вложил в ножны меч и кинжал и направился с ними в свою комнату. Остановившись около Бибула, Цезарь пощекотал его под подбородком.
— Не бойся, Блошка, — сказал он. — Ты такой маленький, что враг тебя не заметит.
— Если бы он не был таким самоуверенным, я бы мог его терпеть, — заметил Лентул Лентулу Нигеру, когда они поднимались к себе по лестнице.
— Что-нибудь его укротит, — сказал Нигер.
— Тогда надеюсь, что буду в том месте, чтобы увидеть это. — Лентул вздрогнул. — Завтра отвратительный день, Нигер.
— Больше всего для Цезаря, — сказал Нигер и мрачно улыбнулся. — Лукулл бросает его на стрелы.
Шесть осадных башен подкатили к самым стенам Митилены. Каждая башня была такой большой, что сотни солдат могли быстро подняться по ней и перелезть через стены, сбросив оттуда защитников. К сожалению для Лукулла, осажденные слишком хорошо знали, что их шансы противостоять такой атаке гораздо меньше шансов победить в большом сражении за пределами стен.
В середине ночи Лукулла разбудили, сообщив, что ворота города открыты и шестьдесят тысяч жителей выходят, чтобы занять позиции между стенами Митилены, рвом и осадной стеной, которую возвел
