— Благодарю и отказываюсь, — отвечает он.
— Что тебя удерживает? Ты проиграл, как и те девять, что появились перед тобой. Ты последний. Все кончилось. Неплохие бойцы, но они погибли, не причинив мне вреда.
Он молчит, и я продолжаю:
— А ваш герой, Великий Эрик — или как вы его величаете? — не сумел даже коснуться меня своим мечом. Ты, по крайней мере, ухитрился нанести мне удар в плечо, прежде чем я переломал тебе кости.
— Выходит, мы оказались хуже всех, с кем ты сражался?
— Не будь столь суров к себе, — отвечаю я, — не хуже, но и не лучше других.
— Окажи услугу мертвецу: назови имя самого отважного.
Я усмехаюсь.
— Это нетрудно. Глорин из Второго Королевства. Он едва не убил меня, и это было просто чудесно. Его меч, Даммерунг, разил, как молния. Мускулы бугрились, как морские волны. Пот лился градом с его тела. А как великолепно он сыпал проклятиями! Как стихами. Я не в силах был сдвинуться с места. Еле-еле мне удалось остановить его, и не столько силой, сколько темным заклинанием. Глорин со своим Даммерунгом был поистине величествен.
— Увы, Эрик, бедняга, не шел и в сравнение с ним, так?
— Ни Эрик, ни один из вас. А теперь царству моего повелителя, Глома, не будет конца, поскольку Тьма одолела Свет. Никто больше не посмеет подняться против нас.
— Скажи мне, какой из сломанных мечей — Даммерунг, и покажи останки Глорина, чтобы я увидел, где пала наша величайшая надежда.
— Ты что-то разговорился, старик. Пора кончать.
— Мне видно лишь девять рукоятей среди обломков мечей.
Я ощерил клыки, готовый броситься на него. Но он остановил меня — не волшебством, а словами.
— Ты ведь еще не победил.
— Что ты несешь, ведь ты — мой последний противник!
— Ты лжешь, — продолжает он, — когда говоришь, что твой повелитель будет царствовать вечно. Ты не видишь собственной слабости.
— У меня нет слабостей, колдун!
В сумраке я различаю его улыбку.
— Прекрасно, — говорю я тогда. — Тебе не надо проклинать доброту, истину, красоту и благородство ради быстрого избавления от мук. Только скажи, в чем ты видишь мою слабость.
— Мне всегда казалось, что благо быстрой смерти не так уж важно, — отвечает он.
— Скажи, чтобы я мог защищаться.
У старика хватает дерзости рассмеяться. Я решаю, несмотря на уговор, не дать ему умереть скоро.
— Я скажу тебе, — произносит он. — Потому что от этого нет убежища. Ты погибнешь, когда узнаешь любовь.
Я хохочу, дико и злорадно:
— Любовь? Любовь! Верно, я вышиб из тебя все мозги, старик! Заподозрить меня в такой мерзости! Любовь!
Хохот разносится по пещере и эхом отдается от стен. Я сношу старику голову и, схватив за бороду, зашвыриваю ее в проход. От хохота сводит челюсти.
Мой повелитель Глом, ныне и вечно владеющий миром, приходит вечером, в забрызганной Светом одежде, взглянуть на мою работу, поздравить с тем, что я не зря провел здесь время. За вечную службу он вручает мне изящнейшей работы золотые часы, на которых выгравировано мое имя.
— Бэктор, голубчик, — спрашивает он спустя некоторое время, — почему я вижу здесь обломки лишь девяти мечей Света, хотя погибли все десять его слуг?
Я усмехаюсь.
— Десятый вон там, в боковом проходе, — объясняю я. — Этот герой появился иначе, чем все остальные, там я его и остановил. Он был искусным бойцом.
— Мне хочется увидеть его.
— Да, повелитель. Следуйте за мной.
Я веду его в боковое ответвление пещеры. Слышу, как он задерживает дыхание, когда я останавливаюсь перед нишей.
— Он цел! — шепчет Г лом. — Этот человек невредим, его меч целехонек!
Я снова смеюсь.
— Но он не может причинить нам никакого вреда, повелитель. Ни сейчас, ни впредь. Я одолел его заклинаниями, а не грубой силой. Мне нравится смотреть на него. Он был лучше всех, он едва не справился со мной.
— Глупец! — кричит Глом. — Заклятие можно снять! Ведь это Глорин со своим Даммерунгом, я узнал! Надо покончить с ним, чтобы наша победа была окончательной.
И он тянется к сумке на поясе за жезлом, несущим смерть.
Я поворачиваюсь и смотрю на острие клинка, который замер в дюйме от моей груди, когда я произнес заклятие камня. Его грозный владелец превратился в статую карающей справедливости, только исполнение приговора было отложено. Лезвие Даммерунга тоньше любого листа, его острие — само совершенство…
Я слышу голос повелителя:
— Отойди-ка, Бэктор.
И другой голос — свой собственный — который произносит слова, снимающие заклятие. Великолепный удар после тысячелетнего промедления.
Из моего тела рекой льется кровь… Я падаю навзничь.
И когда это удивительное оружие, отнявшее у меня жизнь, которая по каплям покидает тело, обращается против Глома, я бросаю взгляд на его владельца, на прекрасное светлое лицо…
Александр Кабаков
АСИММЕТРИЯ ЛЮБВИ
Вопрос, поставленный Р.Желязны, достаточно необычен: как существовать «абсолютному Злу», когда исчезает «абсолютное» Добро?
По мысли фантаста, Зло в отсутствии оппонента вынуждено взять на себя роль своего противника.
У нашего постоянного автора писателя А.Кабакова иной ответ.
Кстати, одна из газет, перепечатав материал, опубликованный в «Если», «Только не надо знамен!», назвала автора «мастером публицистического рассказа». Жанр, честно говоря, не слишком понятный, но А.Кабаков согласился взять его на вооружение и предложил редакции новый «публицистический рассказ», навеянный произведением Р.Желязны.
Несколько лег назад когда впервые заговорили довольно открыто о деятельности организации, помещавшейся в здании страхового общества «Россiя», срезу же возникла тема «зеркальности». Ну что ж, мол поделаешь, необходимый инструмент любого государства — разведка, контрразведка, безопасность
