— Так ты его не убил…
— Теперь с ним все будет в порядке, — отвечал Гип, поглядев ей в глаза. — Ему стало стыдно.
Она, словно в шаль, закуталась в мысли.
— Вот и все, что я мог сделать. А теперь я ухожу, — он глубоко вздохнул. — Много дел. Надо разыскать пенсионные чеки. Подыскать работу.
— Гип…
— Да, Джейни.
— Не уходи.
— Я не могу остаться.
— Почему?
— Я не могу стать частью вашего целого.
Она проговорила:
— У Homo gestalt есть и руки, и голова, и воля. Но человека человеком делает то, чему он выучился, чем обладает. В раннем детстве этого не приобретешь, такое случается после долгих проб и ошибок. И становится частью его самого до конца дней.
— Не знаю, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду, что я могу стать частью?.. Нет, Джейни, нет, — от ее улыбки нельзя было укрыться. — Так какой же частью? — озадаченно спросил он.
— Будешь докучливым надоедалой, напоминающим о правилах хорошего тона, — знатоком этики, способным преобразить ее в привычную мораль.
Не было испуга, только радость, и в Джерри перетекали токи, улыбки, блаженство, и он отвечал, не ведая страха. А над всем этим только: «здравствуй, здравствуй».
Все они были молоды, пусть и не столь юны, как сам Джерри. И молодость эта ощущалась в силе и упругости мысли. Да, воспоминания кое-кого из них человеку показались бы довольно необычными, но, с точки зрения вечности, они были юны и бессмертны.
Был среди них и тот, кто напевал мелодии папаше Гайдну, и тот, кто представил Уильяма Морриса семейству Россетти. И словно сам Джерри увидел Ферми, склоняющегося над следом, оставленным на фотопластинке делящимся ядром, и девочку Ландовскую, слушающую клавикорды, задремавшего Форда, которому снятся люди возле поточной линии.
Задать вопрос значило получить ответ.
— Кто ты?
И Джерри увидел себя атомом во Вселенной, а свой Gestalt — молекулой. А рядом другие, другие… атомы, молекулы, клетки, слившиеся в нечто огромное, непостижимое — чем должно еще только стать человечество.
И он почувствовал трепет и благодарность — все-таки человеку еще будет за что уважать себя.
И он простер руки, и слезы хлынули из его странных глаз.
— Спасибо, — вымолвил он. Спасибо, спасибо.
И в смирении занял предуготованное ему в мире место.
Андрей Бугаенко
НЕ НАСТУПАЙТЕ НА ПЕРСОНАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО
Сложный и неоднозначный роман Т. Старджона, вызвавший массу прямо противоположных трактовок в американской прессе естественно, не сводится к одной идее.
Для комментария редакция журнала решила выбрать тему социализации личности, явственно звучащую в романе.
Некий «сверхколлектив», представляющий собою единый организм, мучительно ищет самоопределения.
Отрицая мораль, отторгая социальные функции, он тем самым оказывается в одиночестве, что ставит его на грань гибели.
Причем корни проблем, как это водится у автора, уходят в детство.
Мы обратились к психологу, специалисту по проблемам общения детей с просьбой рассказать о том, как в действительности происходит становление «человека общественного».
Человек родился. С какого момента его можно считать социальным существом? Еще в 1934 году эксперименты Шарлотты Бюлер определили, что первая социальная реакция — улыбка — появляется, когда ребенку исполняется 20 дней. Затем следуют «комплекс оживления», «гуление», первые слова. Примерно с того же времени появляется опасность «госпитализма» (это устоявшийся термин), ребенок, оказавшийся с рождения вне общения со взрослыми, может погибнуть, даже если за ним ухаживают.
Для участия ребенка в коллективной деятельности требуется, чтобы его можно было чувствовать — «читать»; ребенок должен выражать знаки эмоций. Можно ли представить группу абсолютно непредсказуемых людей? Нет, каждый из них будет одиночкой в чужом ему мире. Чтобы общаться, человек должен быть предсказуем для других.
Эмоции у ребенка возникают постепенно. Сначала они просты: удовольствие-неудовольствие — от мокрых пеленок или сытого животика, оживление. После 2–2,5 месяцев появляется способность выражать радость при появлении близких. До полугода в арсенале младенца 2–3 эмоции. Замечено, что примерно в 9 месяцев малышу «нравится» наползать на сверстника — он делает это, чтобы услышать крик. Такие чувства, как удивление или испуг, возникают только к году. И лишь позднее появляется «отвращение» — подбородок приподнят, голова повернута на три четверти оборота, взгляд сверху вниз. Идет постоянное нарастание числа эмоций.
Но схожие чувства переживают и другие высшие млекопитающие. И если бы развитие шло и дальше таким линейным путем, то получали бы мы удивительно «читаемых» людей. Однако появляется «ехидная улыбка», и мы теряемся — радость это или знак чего-то еще?
С громадным отставанием от эмоционального развития у детей формируется умение пользоваться знаками своих чувств, появляется мимика и пантомима. И эта линия направлена как раз на то, чтобы избежать чрезмерной предсказуемости. Каждый ребенок одновременно и социален, и асоциален. Не зря же существует утверждение, что нельзя сказать правды, не научившись врать. Возьмем «картинку радости» — что это, отражение реального чувства или ширма? Или: «Ха-ха-ха, а мне не больно — курица довольна!» Подобная формула может скрывать и обиду, и презрение, и радость, и боль. Но она не всегда может быть «прочитана», и это — путь социального развития. Кстати, у Конрада Лоренца в книге «Человек находит друга» отмечено, что чуть ли не самым сложным для дрессировщика материалом являются медведи. Эти одиночные по своей природе звери не «читаются». Они могут испытывать боль или ярость, но при этом не возникает «картинки» в виде прижатых, например, ушей.
«Читаемость» делает человека более комфортным для окружающих, они знают, чего от него ждать. Но, с другой стороны, легко предсказуемый человек — объект для манипуляций, его можно вести за собой, как овцу…
Итак, ребенок попадает в детский сад сразу из семьи. Сначала он автоматически становится «изгоем». И чем больше стаж группы, тем сильнее отторжение. Мальчик или девочка активно наблюдает за новой для него жизнью коллектива и, конечно, постоянно вступает в мелкие конфликты. Ребенок берет то, что ему разрешалось брать дома, и сталкивается с «категорией собственности». Нарушает по незнанию правила и условия игр. Тогда начинается крайне болезненный адаптационный синдром, и на 6—9-й день это может вылиться в ОРЗ, температуру, отказ от пищи, истерику. Адаптация средней тяжести, по медицинской
