— Корнелий Иванович, эти господа просят им помочь.
— В чем?
— Проведите нас к Темному озеру, — жестко произнес Собачко. — Покажите нам его. Мы вам заплатим.
— Я бы рад, — сказал Удалов, которому эти люди страшно не нравились. — Но, к сожалению, такого озера в наших краях не водится.
— Ложь! — отрезал Собачко. — Такое озеро у вас расположено, хотя, может быть, под другим названием. Так что вы, Корнелий Иванович, уходите от ответственности.
— Корнелий Иванович! — голос Стендаля дрожал от волнения и страха. — Корнелий, помоги им!
Говоря эти отчаянные слова, Стендаль постарался незаметно для приезжих подмигнуть Удалову.
Удалов и без подмигивания знал, что положение критическое. К озеру Копенгаген, которое ранее звалось Темным, тайных троп нет. Лесом, по шоссейке районного значения доезжаешь автобусом до шестнадцатого километра, потом тропинкой, довольно исхоженной, идешь еще километр с небольшим. Вот ты и на месте. Эту дорогу знает каждый житель Великого Гусляра. Секрет лишь в том, что мало кому известно прежнее название озера Копенгаген. Впрочем, если подозрительные молодые люди выйдут на улицу, покажут десяти прохожим зеленую купюру, то наверняка отыщут хотя бы одного проводника в гуслярские леса.
— И как же вы намереваетесь искать этот клад? — спросил Удалов, глядя на Собачко проникновенно и целеустремленно. Тот принял этот взгляд за чистую монету и ответил:
— Оборудование на подходе. Летит вертолетами. Батискаф, катер, надувной плот, скафандры…
Собачко загибал пальцы. Салисов добавил:
— Акваланги, сухой паек, гранатомет…
— Базилио! — оборвал спутника Собачко.
— Имеется в виду гарпуномет, — поправился Салисов и тонко усмехнулся под бородой.
— А потом? — спросил Удалов.
— У нас есть фонд. Международный фонд — пострадавшим от землетрясения детям Ашхабада.
— В каком же году было там землетрясение? — удивился Стендаль.
— Неважно, в каком, главное, что оно было, — отрезал Собачко.
— Выходим сейчас, — заявил Салисов.
— Стендаля берем? — спросил Удалов.
— Обойдется! — ответил Собачко.
Говорил Собачко тонким пронзительным голосом с какой-то странной бабьей кухонной интонацией, будто бранился.
— А чего я без Миши пойду? — уперся Удалов.
— Что вы меня, купили, что ли?
— Иди, Корнелий, — прошептал Стендаль. — Понятно же!
Корнелий понимал, что сопротивляться бесполезно, но упрямство было его второй натурой.
Салисов был обижен.
— Корнелий Иванович, уважаемый человек, а не понимаете простых вещей. У вас дачный участок с летней постройкой есть?
— Ну?
— А то ну, что сгорит ваше строение сегодня ночью вместе с запасенной на зиму семенной картошкой.
— А на вашего сына Максимку нападут злые подростки, сломают ему гитару и нижнюю челюсть,
— добавил Собачко. — Так что, ты идешь или как?
— Иди, иди! — умолял Стендаль.
— Видите, и товарищ из газеты подсказывает, — обрадовался Салисов.
Собачко ступил в прихожую, сорвал с вешалки брезентовую куртку Удалова, которую тот использовал для рыбачьих походов, поднял и кинул под ноги Корнелию резиновые сапоги.
И Удалов перестал сопротивляться. Радикулит почти исчез.
Они сели в «мерседес»: Собачко за руль, Салисов — сзади, рядом с Удаловым. Салисов тут же развязал рюкзак, лежавший на сиденье. Там была одежда для туристов-рыболовов.
Своим спутникам Удалов не верил. Против них был его жизненный опыт и школьные знания. Ведь Ивану Сусанину от родных костромских мест добираться сюда лесами недели две. Неужели ему достались такие живучие поляки? Быть не может. Сейчас бы какой-нибудь учебник или знающего человека, чтобы подсказал, а доходили ли поляки до Вологды? Если не доходили, то и грабить не могли.
Если раньше, перед отъездом, у Удалова еще оставались какие-то сомнения, то теперь ему стало отчетливо ясно: эти люди — жулики и бандиты, нужно им на озере Копенгаген что-то иное, нежели клад. И Удалов, разумеется, подозревал, что и зачем им нужно.
Корнелий принял решение.
— Останавливай машину, — приказал он.
— Зачем?
— Дальше идем пешком. По чаще. Лишнего с собой не брать, проверить обувь!
Собачко проехал чуть дальше, где был удобный съезд с дороги на лужайку и загнал «мерседес» под одиноко стоящий могучий дуб.
Они вылезли из машины.
В лесу было мирно. Не боясь пришельцев, пели птицы, грибы зазывно выглядывали из-за пней, кузнечики сигали из травы, стараясь долететь до солнца. Чудесное время, чтобы гулять в лесу.
Удалов пошел первым — «поляки» за ним.
Видно было, что занятие это для них непривычное: шли «кладоискатели» неэкономно, суетливо, тратя много сил. Удалов знал, что впереди ждет обширное болото и заранее злорадствовал.
Удалов на ходу рассуждал сам с собой, и его рассуждения были безрадостными. Сусанину пришлось куда проще, потому что тогда стояла зима и был жгучий мороз. Так что заблудившиеся поляки вскоре замерзли. Собачко и Салисову смерть от охлаждения не грозила, значит, их следовало остановить другим способом, ну, скажем, завести в глухие дебри. В таких глухих дебрях Удалову бывать не приходилось, и — ясное дело — самому оттуда тоже не выбраться.
Постепенно проникаясь тревожным чувством, которое навевали тесно стоящие вековые ели, «поляки» нервно задавали вопросы.
— А вы-то сами на том озере бывали? — спросил Собачко.
— Приходилось, — ответил Удалов, раздвигая удочкой еловые лапы. Зря он согласился взять с собой удочки — явная помеха в глухом лесу.
— Это опасно? — спросил Салисов.
Тут он запутался своей удочкой в ветвях и принялся тупо дергать ее, вместо того чтобы распутать леску.
— У нас везде опасно, — сказал Удалов.
— А каких-нибудь редких животных на озере не замечали? — спросил Салисов, кидая свои удочки в кусты. Хорошие, импортные, бамбуковые удочки. Надо бы запомнить место…
— Я повторяю свой вопрос! — строго сказал Салисов. — Редких животных на Темном озере не встречалось?
Вот он, роковой вопрос! Его Удалов ждал и боялся. А как его боялся Стендаль — подумать страшно!
Удалов взял левее, к болоту.
— Был случай, — отозвался он. — Сам я не присутствовал. Но Ложкин рассказывал. Только вы не поверите.
— Погодите! — позвал сзади Салисов. Он вырвался из еловых объятий и мчался через корни и ветви.
— Вы говорите, — потребовал Собачко, — а там уж наше дело, верить или нет.
— Была она, — сказал Удалов, останавливаясь и поджидая Салисова, — такая громадная, что
