достигли этого места, где громоздились кучи пыли.
Медленно расправив плечи, я обернулся и посмотрел на равнину, по которой мы прошли пятьдесят миль, позволив себе лишь две короткие передышки. «Собачки» по-прежнему висели над нами огромным искрящимся облаком. Они сопровождали нас всю дорогу. Мы шли словно под конвоем.
Я встал на колени и принялся выкапывать нору, в которую намеревался забраться сам. Так я смогу отдохнуть, не боясь, что замерзну, но вот засыпать мне никак нельзя. Я должен бодрствовать, ибо задержись мы хотя бы чуточку дольше, чем следует, то, вполне вероятно, останемся тут навсегда. Пыль мало-помалу остынет, станет холодной, как поверхность планеты, и тогда мы превратимся в сосульки.
Я лег, набросал на себя пыль и уставился на утесы над головой.
Двенадцать тысяч футов. На гребне стоит трейлер, укрывшись в котором, мы окажемся в безопасности. Главное — добраться до трейлера.
Я лежал, чувствуя, как слипаются глаза, и добрый десяток раз спохватывался в самый последний момент, когда уже был готов погрузиться в сон.
«Собачки» кружили надо мной, образовав нечто вроде светящегося колеса. Ни дать, ни взять, стая стервятников. Мне показалось, что они опустились ниже.
Одна «собачка» села мне на шлем, расположилась прямо перед глазами, и я догадался, что вижу Сьюзи. Не спрашивайте как — догадался, и все. Она слегка подрагивала, словно от радости, что вновь нашла меня. Затем к ней присоединились другие, я потерял Сьюзи из вида; куда ни посмотри, всюду сверкали огоньки. Они как будто проникали в мой мозг.
Обретя на миг способность рассуждать здраво, я вдруг вспомнил, что точно так же они облепили умирающего Брилла.
Но я-то жив!
Скоро надо будет подниматься. Растолкаю Амелию, и мы с ней двинемся к трейлеру, от которого нас отделяет склон протяженностью двенадцать тысяч футов. После пятидесяти миль эта цифра представлялась не слишком внушительной, но я не обманывал себя. Двенадцать тысяч футов почти наверняка окажутся столь же трудными, как и те пятьдесят миль.
По всей вероятности, у нас ничего не получится. Лучше закрыть глаза и заснуть, потому что мы в жизни не одолеем такой подъем.
Правда, где-то в стае «собачек» находится Сьюзи. Она стучит в стекло шлема — или мне чудится? Она пытается заговорить со мной, как пыталась уже не раз.
Кто-то в самом деле говорил со мной — может статься, не Сьюзи, но факт оставался фактом. Кто-то говорил на тысяче языков, на миллионе диалектов. Казалось, ко мне обращается толпа, в которой все говорят одновременно и каждый о своем.
Я знал, что не сплю, не брежу и не схожу с ума. Бывалый старатель вроде меня не ведает, что такое безумие. Иначе все мы, обитатели Луны, давным-давно бы спятили.
— Привет, дружок, — сказал мне некто.
Тут появился еще кто-то, взял меня за руку и повел по берегу диковинной реки — по руслу текла не вода, а ярко-голубой жидкий кислород. Под ногами что-то непрерывно хрустело; посмотрев вниз, я увидел, что мы шагаем по своего рода ковру из шаров, похожих на те, какими украшают рождественские елки.
Третье существо увлекло меня в место, которое выглядело более пристойным, однако дома и деревья производили весьма странное впечатление; к тому же, между ними сновали жуки размером с лошадей.
Кто-то объяснялся со мной математическими терминами, и, как ни удивительно, я все понимал. Кто-то говорил на звонком языке кристаллов; я опять же вполне сносно улавливал смысл сказанного и слышал множество других голосов. Это было не то чтобы сборище приятелей или шумное застолье, однако близко к тому. Невидимые существа рассказывали друг другу свои истории; я разбирал отдельные слова и фразы, но услышанного оказалось достаточно, чтобы сообразить, что все истории повествуют о давно — неизмеримо давно — минувших днях.
Внезапно послышался еще один голос:
— Крис, очнись! Тебе нужно вернуться в Енотову Шкуру. Ты должен предупредить товарищей.
Очнуться меня заставили не слова, а именно голос. Я узнал его! Со мной говорил Брилл, мертвец, которого мы оставили лежать в малом кратере!
Не знаю, как я сумел так быстро разгрести пыль и в мгновение ока вскочить на ноги. Поднявшись, я замахал руками, словно человек, который отбивается от пчел. «Собачки», похоже, не сразу поверили в то, что их прогоняют, однако в конце концов все же разлетелись в разные стороны, после чего взмыли в небо и зависли там сверкающим облаком. Все возвратилось на круги своя.
Я вытащил Амелию из пыли, поставил прямо и принялся трясти.
— Проснись, Амелия. Выпей воды. Надо убираться отсюда.
Я развернул девушку лицом к склону, подтолкнул и двинулся следом. Последние двенадцать тысяч футов.
Мне было страшно, невыразимо страшно. Кому охота общаться с призраками? «Собачки» же, как выяснилось, были не чем иным, как шайкой призраков.
Я как будто лишился тела, превратился в пару с трудом переставляемых ног, каждая из которых при очередном шаге едва отрывала от поверхности башмак, весивший теперь добрую тысячу фунтов. Впрочем, ноги принадлежали не мне, а кому-то еще. Мое собственное «я» как бы стояло в сторонке и плевать хотело на ноги, что, кстати, и побуждало те двигаться.
Подъем продолжался. Где было можно, мы шли, а где нельзя, карабкались на четвереньках. Но не останавливались. Порой мы съезжали вниз, однако поднимались и шагали — или ползли — дальше.
Мне в голову пришла безумная мысль: если мы доберемся до гребня, «собачки» оставят нас в покое.
Амелия время от времени ударялась в слезы, однако я упорно гнал ее вперед. Она умоляла остановиться, но я не желал ничего слушать. Когда она упала, я рывком поставил девушку на ноги и пихнул в спину.
Я догадывался, что она возненавидела меня. Позже Амелия сказала об этом вслух.
Мне было начхать. Лишь бы шла, а говорить может что угодно.
Я потерял счет времени, утратил всякую ориентировку. Казалось, склон никогда не кончится.
Поэтому я несказанно изумился — испытал не радость, не облегчение, не восторг, а изумление, — когда колея вдруг оборвалась и склон, вместо того чтобы подниматься вверх, устремился вниз.
Амелия рухнула мне под ноги, а я стоял и размышлял, хватит ли у меня сил, чтобы дотащить ее до трейлера.
Что-то было не так, чудовищно не так. Мысли путались, потому я не сразу сообразил, в чем, собственно, дело. Наконец до меня дошло.
На гребне не было никакого трейлера.
Мы оставили его вон там. Ошибка маловероятна. Значит, кто-то наткнулся на трейлер и отбуксировал нашу надежду в Енотову Шкуру.
Вот и все, подумал я. Сколько сил потрачено впустую. Какая разница, где умирать?
Быть может, мы пройдем те мили, которые отделяют нас от города, но кислорода точно не хватит. Мы обречены, сомневаться не приходится.
Я тяжело сел рядом с Амелией, протянул руку и похлопал ее по плечу.
— Извини, дорогая. Ничего не вышло. Трейлера нигде нет.
Она привстала. Я привлек ее к себе.
— Мне все равно, — проговорила она.
Я понимал Амелию. Сейчас жизнь представлялась чем-то таким, ради чего не стоило и стараться. Зачем куда-то шагать, зачем лишать себя сна, зачем тратить последние силы?
Я поднял голову. «Собачки» висели в небе, дожидаясь, когда можно будет спуститься.
— Ладно, вы, сволочи. Мы готовы. Давайте, спускайтесь.
Быть может, все не так плохо. Будет, с кем потолковать и кого послушать: среди «собачею) наверняка немало занимательных экземпляров. Возможно, в конце концов нам понравится. Вернее, не нам, а нашим «я» — естеству, душе, называйте, как хотите.
Ну и к тому же в этой компании есть земляне — тот же Брилл, участники Третьей лунной экспедиции,
