— Вул. Вул с Южного Аррена. — Юноша выжидающе смотрел на хозяина, но тот никак не отреагировал на это имя.
— Поверь мне, Гарт, — вмешалась Марис. — Он не сделал ничего дурного. И, к тому же, он — мой гость.
Гарт выглядел озадаченным.
— Тогда почему же?..
— Меня еще называют Однокрылым.
Лицо Гарта изменилось. Марис со стыдом осознала, что в тот день, когда она впервые встретила Вула в Городе Штормов, ее лицо, должно быть, исказилось точно так же.
Гарт, быстро овладев собой, произнес совершенно спокойно:
— Сказать, что я рад тебе, было бы бессовестной ложью. Айри я помню доброй красивой девушкой, никого в жизни она не обидела. И ее брата я немного знал. — Он взглянул на Марис. — Так говоришь, он твой гость?
— Да.
— Но, может, объяснишь, зачем ты его сюда пригласила?
— Не утруждайся, Марис, я более здесь не гость и никогда сюда не вернусь, — отчеканил Вул. — Запомни: я отобрал крылья в честном поединке. Я никогда не просил снисхождения и никогда его не делал. Появившийся на Состязаниях летатель обязан участвовать в борьбе. Это
Он направился к двери. Релла кинулась за ним.
— Релла! — закричал Гарт. — Ты можешь остаться. Я не…
Релла обернулась.
— Вул совершенно прав. Я тоже вас всех ненавижу!
Ночевать Релла так и не пришла. Появилась она лишь под утро, в сопровождении Вула.
Марис, дав им по паре крыльев, велела:
— Полетайте сегодня вдоль линии берега, как можно более низко. И пусть подъемной силой вам служит бриз с океана.
Дождавшись, когда они скрылись с глаз, Марис сама надела крылья. Кружить над океаном ребята будут часа три-четыре, не меньше, она же сейчас чувствовала себя выбитой из колеи и не желала ничьей компании. Тем более — Вула-Однокрылого.
Взлетев, Марис направилась к открытому морю. Утро выдалось почти безоблачным и безветренным. Куда лететь, Марис было безразлично, и она, попав в устойчивый воздушный поток, отдалась его воле. Ей хотелось лишь парить, чувствуя на щеках свежее дыхание ветра, хотелось поскорее забыть в холодном поднебесье все былые передряги.
Рядом с нею кружили чайки, над головой высматривали добычу стервятники, внизу, там и здесь, проплывали рыбачьи шхуны. Дальше был только океан. Океан без конца и края, зелено-голубая стихия со слепящими солнечными бликами. Через час глазам Марис предстал дух ветра — диковинная птица с тонкими полупрозрачными крыльями, шириной не уступающими главному парусу крупного торгового судна. Марис впервые видела духа, хотя и не раз слышала о нем от летателей. Считалось, что духи парят только на значительных высотах, где редко появляются люди, и весьма редко подлетают к островам. Этот же, едва шевеля гигантскими крыльями, летел низко, с севера на юг, и вскоре скрылся из виду.
На Марис снизошел покой, напряжение и гнев покинули ее.
Свободный полет — высшее в жизни блаженство, подумалось ей. Все остальное — послания, которые она доставляла, честь летателя, сытая жизнь, друзья и недруги, правила, законы и легенды, ответственность и привилегии, все — вторично. Ни с чем не сравнимое чувство полета — вот истинная награда для летателя.
Похоже, Релла считает так же. Достаточно взглянуть на нее после полета — щеки горят, глаза восторженно блестят, на губах радостная улыбка… А вот Вул не такой, — внезапно с грустью осознала Марис. Ему не свойственны искренние чувства. Даже выиграв крылья, он испытает лишь злую радость.
Увидев, что солнце уже почти в зените, Марис по широкой дуге повернула и не торопясь направилась к Скални.
После полудня Марис в одиночестве отдыхала в домике. Раздался громкий настойчивый стук. Она открыла дверь. На пороге стоял невысокий худой незнакомец со впалыми щеками: длинные седые волосы зачесаны назад и завязаны узлом, одежда отделана темным мехом. Восточный. На пальцах два кольца, железное и серебряное — убедительные символы богатства и власти.
— Меня зовут Арак, — представился он. — Последние тридцать лет я летатель Южного Аррена.
Марис впустила его и, знаком указав на единственный в хижине стул, уселась на кровати напротив.
— Ты с того же острова, что и Вул. Арак скорчил недовольную гримасу.
— К сожалению. Именно о Вуле-Однокрылом я и пришел с тобой поговорить. Мы считаем, что…
— Кто это мы?
— Летатели.
Марис не понравилось высокомерие в голосе пришельца, и она вновь спросила:
— Какие именно летатели?
— Неважно, — ответил он. — Разговариваю я с тобой лишь потому, что ты, хоть и бескрылая по рождению, сердцем, по нашему мнению, все же летатель. Уверен, ты бы не стала помогать Однокрылому, знай, что он из себя представляет.
— Я его знаю, и он мне не нравится. И о смерти Айри я не забыла. Но все же считаю, что свой шанс на крылья он заслуживает.
— Шансов у него было более чем достаточно. — В голосе Арака теперь явственно звучала не только самоуверенность, но и злоба. — Знаешь, кем были его родители?
— И кем же?
— Они были порочными, грязными людишками с Ломаррона! Да, да, с Ломаррона, а вовсе не с Южного Аррена! Ты была на Ломарроне? Знаешь, что это за остров?
Вспомнив, что прилетала туда года три назад с посланием, Марис кивнула. Ломаррон был крупным каменистым островом. Плодородных земель там было мало, но зато много железа. Это богатство служило причиной частых войн. Бескрылые, населяющие остров, работали, в основном, в шахтах, и потому Марис предположила:
— Его родители, наверное, были рудокопами. Арак покачал головой.
— Если бы! Они были солдатами. Наемниками. Профессиональными убийцами. Его отец метал ножи, мать — камни из пращи.
— Ну и что с того? Многие бескрылые служат наемниками.
Арака, казалось, обрадовали слова Марис.
— На Ломарроне они служили многие годы, но незадолго до очередного перемирия его матери в бою отсекли руку, а папаша по пьянке прирезал приятеля, такого, как и он, наемника, и семейка, украв рыбацкую лодку, спешно перебралась на Южный Аррен. Папаша вновь нанялся в солдаты, но вскоре, опять напившись, поведал собутыльнику, кто он и откуда. Слух о нем достиг ушей Правителя, и тот повесил папашу Вула за убийство и воровство.
Марис подавленно молчала.
— Поверь, я знаю это доподлинно. Ведь именно я из жалости приютил несчастную вдову-калеку и ее малолетнего отпрыска, — продолжал Арак. — Дал им еду, крышу над головой, мать сделал экономкой и поваром, Вула же воспитывал, как собственного сына. Я приучал его к дисциплине, но все мои усилия пошли прахом. Всему виной — дурная кровь. Мать была неповоротлива и ленива, всегда ныла, притворялась больной, никогда не выполняла работу в срок. Вул преклонялся перед отцом: хотел, как и тот, стать метателем ножей, мечтал за деньги убивать людей и даже моего сына вовлек в свои гнусные игры с оружием. Хорошо еще, что я это вовремя заметил и пресек дурное влияние. Что мать, что сынок, как были ворами, так ими и остались.
