— Возможно, это был бы самый лучший выход, — наконец сказал он.
Естественно, меньше всего ему хотелось скандалов в доме, когда здесь будет облечённый властью парл. — Я договорюсь, чтобы тебе там выделили комнату.
У тебя должны быть достойные условия.
— Я сам об этом позабочусь, если ты не возражаешь, папа, — поспешно сказал я.
— Как хочешь. — Лицо его приобрело отстранённое выражение, и он уже обдумывал, каким образом лучше произвести впечатление на возможного постояльца.
Я пошёл прямо в «Золотой Груммет» и сообщил Кареглазке новость, что я собираюсь жить в гостинице, — конечно, если её родители согласятся. Мы стояли в небольшой комнатке позади бара, и она, обняв меня, подарила мне долгий, сладостный поцелуй. Почти в тот же момент вошли Эннли и Гирт.
Кареглазка, не теряя времени, сообщила им новость.
— Ну не знаю… — с сомнением произнёс Гирт, глядя на меня.
— Твой отец действительно так сказал, Дроув? — спросила Эннли.
— Понимаете, у нас собирается жить член Парламента, и отцу нужна моя комната, — сказал я. — Я просто буду жить здесь как обычный постоялец, честное слово.
Гирт широко улыбнулся.
— В таком случае добро пожаловать, и ты будешь не обычным постояльцем.
Покажи ему самую лучшую комнату, Кареглазка.
Она повела меня наверх по лестнице и по извилистому коридору к тяжёлой двери с блестящей медной ручкой. Кареглазка распахнула дверь и отступила в сторону, выжидающе глядя на меня.
Первым, что я увидел, была кровать, на которой могло бы свободно разместиться целое стадо локсов. Огромная, с медными украшениями, она, казалось, занимала большую часть комнаты. Справа стоял тяжёлый чёрный комод, а у противоположной стены — деревянный туалетный столик. Я подошёл к окну и выглянул наружу: передо мной открывался вид на рыбный рынок и гавань. Напротив возвышался холм, покрытый деревьями и домами с серыми крышами; его по диагонали пересекала дорога на Палец. Я увидел человека, ехавшего в запряжённой локсом повозке по пологому склону; верхом на локсе сидел лорин.
Я снова повернулся к Кареглазке.
— Отличная комната, — сказал я. — Я проверю, чтобы твоим родителям хорошо заплатили.
— Не думаю, чтобы их это особенно беспокоило, — ответила она. — Они рады, что ты будешь здесь жить.
Мы сели на кровать и подпрыгнули несколько раз, потом поцеловались.
— Я люблю тебя, Кареглазка, — впервые сказал я.
Она смотрела на меня, и лицо её было неописуемо прекрасным.
Послышались шаги на скрипучей лестнице. Мы отскочили друг от друга. В комнату вошла Эннли.
— Что ж, вы оба явно выглядите счастливыми, — с тревогой сказала она.
— Тебе нравится комната, Дроув?
— Это лучшая комната из всех, которые я когда-либо видел. Вы уверены, что я могу здесь жить?
— Если она подходит для Регента, то подойдёт и для тебя, — рассмеялась она.
— Я тебе не говорила, — улыбнулась Кареглазка, — на случай, если это тебя отпугнёт. Здесь спал Регент, когда как-то раз был в Паллахакси.
— Гм… — я посмотрел на кровать с некоторым благоговейным трепетом.
Интересно, о чём думал Регент, когда лежал на ней, и что ему снилось, когда он спал? Стояла ли за дверью охрана? Не подумал ли он, что Кареглазка — самая красивая девушка во всём Эрто? И если так, решил я, то я убил бы этого грязного мерзляка…
— Конечно, я об этом почти ничего не помню, — сказала Кареглазка. — Мне тогда было всего три года.
Я рассмеялся.
Позже, после того как у Эннли и Кареглазки состоялся какой-то личный разговор матери с дочерью, мы с Кареглазкой направились через рыбный рынок к монументу. Камни под ногами были скользкими от рыбьей чешуи и воды, и мы держались за руки, чтобы не упасть.
— Что тебе сказала твоя мать? — спросил я.
Она остановилась, облокотилась на ограждение и уставилась на густую воду внизу. Там плавал обычный набор странных предметов: обрывки верёвок, поплавки от сетей, дохлая рыба, намокшая бумага. Даже в отбросах гавани Паллахакси есть что-то романтическое. Кареглазка переоделась в жёлтый свитер и голубые джинсы, и я могу поклясться, что она была ещё прекраснее, чем обычно. Я не знал, любовь ли была тому виной, или что-то ещё.
— Мама сказала, что это нехорошо, когда я вместе с тобой в спальне, — сказала она. — Тогда я сказала, что спальня ничем не отличается от любой другой комнаты, верно? Так или иначе, кончилось всё тем, что я обещала не заходить в твою комнату от захода до восхода солнца — по-видимому, это опасное время.
— Угу, — я был разочарован.
— Но мама простодушна, и она забыла взять с меня обещание, чтобы ты не заходил в мою комнату.
— Отлично. — Мне хотелось сменить тему. У меня было такое чувство, что события в этом направлении выходят из-под моего контроля. — Что будем делать сегодня?
— Зайдём к Ленте?
— Слушай, почему бы ради разнообразия не обойтись без Ленты? Думаю, сегодня у неё в гостях Вольф, так что с ней всё в порядке. Давай возьмём мою лодку.
Кареглазка с энтузиазмом согласилась, и мы вошли в мастерскую Сильверджека. Самого его нигде не было видно, так что мы направились прямо к причалу. Вскоре мы уже спустили лодку на воду и выплыли в гавань.
Кареглазка лежала на носу, а я сидел на руле. Почти всё время мы не отрывали взгляда друг от друга, и мне часто приходилось резко менять курс, чтобы в кого-нибудь не врезаться.
Люди махали нам с набережной и звали нас по имени с других лодок, и впервые я понял, насколько мы бросаемся в глаза, насколько люди обращают внимание на сына парла и дочь хозяина гостиницы, постоянно пребывающих в обществе друг друга. В своё время это могло ввергнуть меня в крайнее смущение, но теперь я обнаружил, что рад этому и даже горжусь, что меня видят в обществе прекрасной девушки.
Мы вышли во внешнюю гавань и поплыли параллельно волнолому.
— Я останусь на всю зиму, — уверенно сказал я.
— Теперь я всё время буду здесь, после того как…
— Снова вернулись тяжёлые мысли…
— Мне было очень жаль услышать про Алику, — мягко сказала она.
— Всё нормально. Теперь мой дом здесь… Мы обогнули конец волнолома и направились в сторону Пальца.
— Дроув… — сказала Кареглазка после долгого молчания. — Мне кажется, в Паллахакси что-то затевается. Думаю, я должна тебе об этом сказать. Сегодня утром люди в «Груммете» говорили, что здесь собираются жить члены Парламента, а многие утверждали, что этого нельзя допустить.
Они говорили, что если депутаты будут болтаться здесь со своими привилегиями, не обращая внимания на нормированное распределение и комендантский час, они очень скоро могут оказаться покойниками. Я знаю, что это ужасно, но я должна была тебе об этом сказать.
— Все настолько плохо? — Горожане помалкивали в моём присутствии, ошибочно полагая, что всё передаётся моему отцу.
— Думаю, достаточно серьёзно. Меня лично не слишком волнуют депутаты, но ты говорил, что один из них собирается жить у твоих родителей. Мне бы не хотелось, чтобы что-нибудь случилось с твоей матерью или отцом.
Я мог бы выдать в ответ кучу циничных замечаний, но сдержался.
