Мы пошли в нужную сторону, но не успели сделать и десятка шагов, как миссис Скалли крикнула нам:
— Эй, вы! Если споткнетесь и переломаете ноги, мы за вас не отвечаем, понятно?
Перед домом четы Скалли творился, мягко говоря, беспорядок, но задний двор мог привидеться только в кошмарном сне. Сараи оказались ангарами из рифленого железа размером со склады для хранения табака-сырца. Чтобы добраться до сараев, пришлось идти по изрытой колеями тропинке, петлявшей между горами бесполезной рухляди: тут были проигрыватели, разбитые статуи, садовые шланги, стулья, газонокосилки, двери, каминные доски, горшки и кастрюли, старые кирпичи, кровельная дранка, утюги, радиаторы и умывальные раковины.
— Господи помилуй, — прошептал отец, больше обращаясь к самому себе, когда мы пробрались по узкому проходу между высившимися горами хлама. Все это хозяйство щедро поливал дождь, с вершин металлических эверестов шумными потоками стекала вода. Когда же перед нами предстала огромнейшая куча перекрученного и перепутанного нечто, я понял, что назвать эту свалку удивительной — значит не сказать ничего. Она была просто волшебной. Я застыл как вкопанный.
Впереди высилась гора из сотен велосипедных рам, сросшихся между собой ржавыми гроздьями, без единой шины, со сломанными каркасами.
Говорят, где-то в Африке есть тайное место, куда уходят умирать слоны. Морщинистые серые великаны ложатся там на землю, освобождаясь от бренной телесной ноши, и их души легко воспаряют к небесам. В тот момент я искренне верил в то, что мне посчастливилось наткнуться на скрытое от посторонних глаз кладбище велосипедов. Их мертвые остовы год за годом еще долго постепенно рассыпаются здесь под воздействием дождя и палящего солнца, после того как их непоседливые велосипедные души покинули свои рамы. В некоторых местах этой огромной кучи велосипеды почти исчезли с лица земли, приняв со временем вид палой медно-красной листвы, которую вскоре сожгут на костре в один из осенних дней. Кое-где из кучи торчали разбитые фары, незрячие и вызывающие, как глаза мертвых. На гнутых рулях еще виднелись резиновые рукоятки, с которых кое-где свешивались полосы цветного винила, похожие на поблекшие языки пламени. Стоило только напрячь воображение, и все эти велосипеды представали новенькими, сверкающими от краски и нетерпеливо трепещущими от желания поскорее отправиться в путь, с неизношенными шинами, педалями и ладно пригнанными цепями, пропитанными свежей смазкой. Странно: это видение навевало на меня грусть. Скорее всего, я видел наглядное подтверждение того, что всему когда-то приходит конец, как бы ревностно мы его ни берегли и сколько бы за него ни цеплялись.
— Здорово! — пророкотал кто-то рядом. — Я слышал, какой вы там устроили переполох.
Оглянувшись, мы с отцом увидели мужчину, толкавшего по грязи большую тачку. Мужчина был облачен в комбинезон, ботинки его были заляпаны грязью, обширный живот выпирал вперед, лицо было покрыто пятнами, определенно свидетельствовавшими о неполадках с печенью, а голову украшал единственный клок седых волос. Лицо мистера Скалли было изрезано морщинами, нос с сеточкой лопнувших красных сосудов на кончике напоминал картошку, его серые глаза смотрели сквозь круглые стекла очков. Глядя на нас, он улыбался во весь рот, скаля темно-коричневые зубы. Поросший сединой подбородок мистера Скалли украшала бородавка с тремя торчавшими волосками.
— Чем могу вам помочь?
— Я Том Маккенсон, — представился отец, протянув руку для пожатия. — Сын Джея.
— Вот черт! Прошу прощения, не признал сразу.
На руках у мистера Скалли были грязные парусиновые рукавицы, перед тем как потрясти руку отцу, он неспешно стянул их.
— А это, выходит, внук Джея?
— Точно. Его зовут Кори.
— Сдается мне, я вроде пару раз видел тебя в городе, — сказал мне мистер Скалли. — Я помню, когда твоему отцу было столько же лет, сколько тебе сейчас. Мы с твоим дедом тогда были не разлей вода.
— Мистер Скалли, мне сказали, что сегодня днем вы забрали велосипед у дома на Дирман-стрит, — сказал старьевщику отец.
— Точно, это я его взял. Да там и смотреть-то особенно не на что. Он весь сломан.
— Дело в том, что это велосипед Кори. Мы собирались отдать его в ремонт, и если вы сейчас вернете его нам…
— Ну и дела! — протянул мистер Скалли. Широкая улыбка исчезла с его лица. — Том, боюсь, я не смогу этого сделать.
— Почему же нет? Ведь велосипед еще здесь, у вас?
— Да, здесь. Точнее сказать, он был здесь. — Мистер Скалли мотнул головой в сторону одного из сараев. — Я поместил его туда всего несколько минут назад.
— Так мы можем забрать его?
Посмотрев на меня, мистер Скалли закусил нижнюю губу, потом перевел взгляд обратно на отца.
— В том-то и дело, что ничего не выйдет, Том.
Он отставив тачку в сторону, прислонив ее к холму из мертвых велосипедов, и сказал:
— Пойдемте, увидите сами.
Мы последовали за мистером Скалли. Он сильно хромал, словно его бедро было соединено с телом шарниром.
— Тут такое дело, ребята, — снова заговорил он. — Уже года три я все подумываю избавиться от этих старых велосипедов. Пытаюсь расчистить место для новых поступлений. Все время что-то новое прибавляется… Вот я и пообещал Белле — Белла — это моя жена, — я сказал ей «Белла, притаскиваю еще один велосипед и тут же начинаю с ними разбираться. Еще один, и все — хорош».
Вслед за мистером Скалли через проем без дверей мы вошли в сумрачную холодную сень сарая. Голые лампочки, болтавшиеся под потолком на проводах, бросали тени на сваленные внутри сарая кучи барахла. Во мраке вырисовывались таинственные силуэты — очертания каких-то крупных механизмов, напоминающих машины марсиан. Что-то бегало и попискивало, возможно, крысы или летучие мыши. Сарай более всего напоминал пещеру, в которой чувствовал себя как дома разве что индеец Джо.
— Смотрите под ноги, — предупредил нас мистер Скалли в следующем дверном проеме. Войдя, он остановился перед большой машиной прямоугольной формы с шестернями и рычагами по бокам, повернулся к нам и сказал: «Вот этой дробилке я и скормил ваш велосипед пятнадцать минут назад. Он первым отправился в пасть этой машины».
Мистер Скалли кивнул на бочонок, полный перекрученных и сплющенных кусков металла. Другие бочки поджидали своей очереди.
— Это я хоть смогу продать как металлолом, вот в чем дело. Я дал себе зарок: еще один велосипед — и включаю дробилку. Ваш стал последним.
Мистер Скалли, над головой которого в ореоле испарений влаги сияла лампочка, сочувственно взглянул на меня.
— Извини, Кори. Я даже представить себе не мог, что у такого велосипеда может объявиться хозяин. Если бы я знал, что он твой, я, конечно, попридержал бы его, но он ведь был совершенно никуда не годный, этот велосипед.
— Никуда не годный? — переспросил отец.
— Конечно. Всему приходит конец. Вещь изнашивается, и ее нельзя починить ни за какие деньги. Именно это и случилось с твоим велосипедом. Такое происходит со всем, что мне приносят или просят забрать, позвонив по телефону. Поверь, Кори, твой велосипед был просто грудой ржавого металла, и то, что я засунул его в дробилку, ничего не изменило.
— Да, сэр, — ответил я, — знаю.
— Ему не было больно, — тихо прибавил мистер Скалли, и я молча кивнул.
Слушая мистера Скалли, я думал о том, что такой человек, как он, наверняка понимает сущность жизни до самых ее мельчайших винтиков, потому что, хотя тело его было старым, глаза и сердце оставались молодыми. Он видел космическую суть вещей и потому знал, что жизнь существует не только в созданиях из плоти и крови, но и в предметах — в доброй верной паре ботинок; в хорошей, надежной машине; в
