бобами. Все еще было холодным, недавно извлеченным из морозильной камеры, и молочные бутылки искрились в огнях погрузочной платформы. На картонных крышках было нарисовано улыбающееся лицо молочника и написано: «Товар для вас!» Пока мы работали, мистер Боуэрс подошел и стал наблюдать за нами, держа в руках папку с зажимом для бумаг. За его ухом торчала ручка.
— Думаешь, тебе понравится быть молочником, Кори? — спросил он у меня, и я сказал, что да, может быть, я и стану молочником. — Миру всегда будут нужны люди нашей профессии, — продолжал мистер Боуэрс. — Разве не так, Том?
— Верно, как дождь, — ответил мой отец.
Это была одна из его фраз на все случаи жизни, которую он произносил, когда слушал разговор вполуха.
— Приходи на работу, когда тебе стукнет восемнадцать, — сказал мне мистер Боуэрс. — Мы непременно устроим тебя здесь. — Он так хлопнул меня по плечу, что мои зубы клацнули, а бутылки, которые я нес в ящике, отчаянно зазвенели.
Потом отец вскарабкался по колесу в кабину, я сел рядом, отец повернул ключ зажигания, и мы отъехали от погрузочной платформы, увозя молочный груз. Перед нами луна опускалась вниз, последние звезды еще цеплялись за край ночи.
— Ну и что ты можешь мне сказать? — спросил папа. — Насчет работы молочником. Тебе действительно это нравится?
— Это будет интересно, — ответил я.
— На самом деле не совсем так. Это хорошая работа, но каждый день это вовсе не интересно. Кажется, мы никогда еще не говорили о том, чем ты хочешь заняться в будущем?
— Нет, сэр.
— В общем, я не думаю, что ты должен стать молочником, хотя бы потому, что я сам им работаю. Видишь ли, я вовсе не собирался заниматься этим делом. Дедушка Джейберд хотел, чтобы я стал фермером, как и он. Бабушка Сара мечтала, чтобы я выучился на доктора. Ты можешь себе это представить? — Он взглянул на меня и ухмыльнулся. — Я и вдруг доктор! Доктор Том! Нет, сэр, это работенка не для меня.
— А кем же тогда ты собирался стать, папа? — спросил я.
Отец некоторое время молчал. Казалось, он глубоко задумался над вопросом, который я ему задал. Мне пришло в голову, что, наверно, никто прежде не спрашивал его об этом. Отец вцепился в руль своими большими руками взрослого человека, словно вел беседу с дорогой, которая длинной лентой разматывалась перед нами в свете фар грузовика, а потом сказал:
— Первым человеком, высадившимся на Венере. Или наездником на родео. Или человеком, который способен прийти на пустырь и мысленно представить дом, который он хочет там выстроить, до последнего гвоздочка и последнего мазка краски. Или детективом. — Отец издал горлом слабый смешок. — Но ферме был нужен молочник, им я и стал.
— Я не против стать гонщиком, — сказал я. Отец иногда брал меня на трассу недалеко от Барнсборо, где проходили соревнования гоночных машин, и мы сидели там, расправляясь с хот-догами и наблюдая за снопами искр, вспыхивающими при ударах металла о металл. — Быть детективом тоже неплохо. Буду разгадывать разные тайны, как в серии книг «Мальчишки Харди».
— Да-а, неплохо, — согласился отец. — Никогда заранее не угадаешь, как пойдут дела, но такова правда жизни. Идешь к свой цели уверенно, как стрела, летящая в мишень, тебе кажется, что твоя мечта уже почти осуществилась, но направление ветра внезапно меняется, и все рушится. Я ни разу не встречал человека, который стал тем, кем мечтал стать, когда был в твоем возрасте.
— Мне хотелось бы перепробовать все работы в мире, — сказал я. — Я хотел бы прожить на этом свете миллион жизней…
— Да. — Отец задумчиво кивнул. — Это было бы замечательным примером волшебства, верно? Ага, вот наша первая остановка.
В этом доме наверняка были дети, потому что вместе с двумя квартами обычного молока они заказали две кварты жидкого шоколада. Потом мы снова двинулись в путь по тихим улицам, на которых не было слышно ни звука, не считая шума ветра и лая ранних собак, а затем остановились на Шентак-стрит, чтобы вручить пахту и творог кому-то, по-видимому любившему кислятину. Мы оставили блестевшие от выступивших на них капель воды бутылки почти у каждого порога на Бевард-лейн; пока отец быстро работал, я проверял путевой лист и готовил очередную порцию бутылок и упаковок, вытаскивая их из холодного кузова грузовика. Мы действовали как слаженная команда.
Отец сказал, что осталось еще несколько покупателей на южной окраине, недалеко от озера Саксон, а потом мы вернемся в этот район и закончим работу по доставке товара еще до того, как раздастся школьный звонок. Отец повел машину мимо парка и выехал за пределы Зефира. По обеим сторонам дороги вокруг нас сомкнулись лесные чащи.
Время приближалось к шести утра. На востоке, над холмами, поросшими соснами и кудзу, небо начинало светлеть. Ветер пробивал себе путь сквозь плотно сомкнутые ряды деревьев, словно кулак драчуна. Мы миновали машину, следовавшую на север. Ее водитель мигнул нам фарами, а отец помахал ему рукой.
— Марта Баркли развозит газеты, — объяснил он мне.
Я подумал об особом мире, в котором работа начинается еще до восхода солнца, и о том, что люди, которые сейчас только просыпались, не были частью этого своеобразного мира. Мы свернули с трассы 10 и поехали по грунтовой дороге, оставляя у маленьких домиков, которые гнездились в лесу, молоко, пахту и картофельный салат, а потом вновь двинулись на юг, в сторону озера.
— Колледж, — проговорил отец. — Тебе следует поступить в колледж — вот мое мнение.
— Вполне возможно, — ответил я, но это прозвучало так, словно сам я к этому не имел никакого отношения, по крайней мере сейчас. Все, что я тогда знал о колледжах, — футбольные матчи между командами Оберна и Алабамы и то, что некоторые хвалили Медведя Брайанта, а другие поклонялись Шагу Джордану. Тогда мне казалось, что выбор колледжа зависит от того, какого тренера ты считаешь лучшим из лучших.
— Но чтобы попасть в колледж, надо иметь хорошие оценки, — сказал отец. — Придется заняться твоими уроками.
— А чтобы стать детективом, тоже надо ходить в колледж?
— Думаю, да. Если хочешь стать настоящим профессионалом. Если бы я поступил в колледж, то наверняка смог бы стать таким парнем, который знает, как выстроить дом на пустом месте. Никогда не знаешь, что тебя ждет впереди, и это истинная…
«Правда» — хотел он сказать, но так и не договорил. Мы как раз сворачивали за поворот лесной дороги, когда из чащи прямо перед нами выскочил автомобиль коричневого цвета. Отец вскрикнул, словно его укусил шершень, и резко вдавил педаль тормоза.
Отец вывернул руль влево, коричневый автомобиль проехал мимо, и я увидел, что машина съехала с трассы 10 и покатилась вниз по насыпи справа от меня. Ее огни не были включены, но за рулем кто-то сидел. Шины подмяли мелкий подлесок, а потом машина выехала на невысокий утес из красного камня и полетела вниз, в темноту. Раздался всплеск, и я понял, что машина свалилась прямо в озеро Саксон.
— Она упала в воду! — заорал я.
Отец тут же остановил грузовик, поставил его на ручной тормоз и спрыгнул в придорожную траву. Когда я выбрался из кабины, он уже со всех ног бежал к озеру. Ветер кружился вокруг нас, хлестал по щекам. Отец остановился как раз на уступе той красной скалы, откуда упала машина. В слабом розоватом свете мы смогли разглядеть качающийся на волнах автомобиль. Огромные пузыри лопались вокруг его багажника.
— Эй-эй, — закричал отец, рупором сложив руки вокруг рта. — Вылезай оттуда, быстрее!
Всем было известно, что Саксон — озеро глубокое, как первородный грех, и когда автомобиль погрузится в темную бездну, он навсегда останется там.
— Эй, выбирайся оттуда! — опять закричал отец, но тот, кто был за рулем, не отозвался. — У него, скорее всего, шок от холода, — сказал мне папа, скидывая ботинки.
Автомобиль стал поворачиваться к нам правой стороной, а потом раздался ужасный ревущий звук, который, вероятно, издал поток воды, с силой ворвавшийся внутрь машины. Отец сказал мне:
