именно там началось движение — странное движение на фоне всеобщей, какой-то потусторонней оцепенелости. Еле слышные заунывные звуки странной и дикой мелодии донеслись до Ивана. И он не мог разобрать, что это за инструменты, он никогда не слышал подобного. Звуки сопровождались нарастающими придыханиями, подвываниями, уханиями… Из тьмы медленно выступало нечто белое, влекомое двумя серо- зелёными тенями.
Иван затаил дух.
Он уже догадывался, что это, точнее, кто это. Но не мог поверить глазам. Два монстра-здоровяка, чрезвычайно уродливых, похожих на тех, что были в пустыне вели обнаженную прекрасную женщину. Один из них чудовищной когтистой лапой удерживал пленницу за её светлорусые волосы, а другой сжимал локоть. Насколько была хороша она, настолько отвратительны были монстры. Их слизистая сырая кожа зеленовато-серых переливающихся оттенков вызывала омерзение. На гадкие морды не хотелось смотреть. Упористые птичьи лапы, казалось, раздирали огромными когтями плиты. Но не они привлекли внимание Ивана. А только она. Одна она.
Это была Прекрасная Елена. Аленка!
И монстры медленно, но неотвратимо, под завывания дикой потусторонней музыки и уханья, охи, сопенье сотен оцепенелых уродов вели её к уступу над пропастью. Ничего хорошего от всего этого ожидать не приходилось.
Огненно-красные, жёлтые, зелёные языки чудовищ вырывались из пастей и клювов, взлетали вверх, будто языки подземного адского пламени. Прожорливые гадины ждали добычи.
У Ивана сердце сдавило обручем. То, что должно было произойти в ближайшие минуты, а может быть, и секунды, не вызывало у него сомнений. Эти изверги собираются столкнуть Алену в ров. И не имеет ни малейшего значения, с какой целью они это делают: в жертву ли её приносят своим тупым и жестоким богам-истуканам, подкармливают ли своих любимцев-чудищ, развлекаются ли подобным не самым гуманным образом — Ивану было плевать на внешний флер. Но он ещё не решил, что делать.
А тем временем монстры медленно, в ритмах ритуально-магической музыки, извиваясь и припадая на корявые лапы, жутко скалясь и тараща глаза, вели Алену на заклание.
Ритмы нарастали, движение убыстрялось. Дробный стук, который Иван поначалу принял за случайные посторонние звуки, неожиданно органично влился в дикарскую музыку, стал громче, дробнее — теперь было видно, что это тысячи оцепенелых, словно загипнотизированных или зомбированных уродцев выбивали дробь собственными зубами. Постукивание переходило в клацанье, становилось почти оглушительным — одновременно размыкались и смыкались тысячи челюстей, стекленели жёлтые и яро-красные глаза, ещё большее оцепенение сковывало члены каждого в разношерстной толпе.
— И-и-й!!! — прорезал воздух высокий и вместе с тем хрипловатый звук.
Повторился через несколько секунд. И снова, опять стал накладываться на клацанье, вплетаться в ритмы.
Это был непостижимый дьявольский ритуал. Психополе гнетущим удушающим прессом пронизывало каждую кроху пространства. Тысячи сатанинских отродий, пребывающих в оцепенелом экстазе, испускали вовне волны ненависти, злобы, мстительности, нетерпимости. Не каждый смог бы оставаться долго в этой атмосфере исступляющей чёрной энергии.
Нелюди! Твари!! Гадины!!! — билось у Ивана в мозгу. Он знал, что нельзя медлить ни секунды, но оцепенение захватывало и его. Оно было страшнее любой трясины. Оно чём-то напоминало воздействие мощнейших психотронных генераторов, применявшихся на Земле ещё с середины XX века, но запрещенных к началу XXШ-го. Полное подавление собственного «я», полная власть над личностью. Практически над любой, за редчайшим исключением.
Но Иван и был тем исключением.
Где верный меч?!
Где лучемёт?!
Ничего, кроме голых рук!
Иван наливался силой. Злил самого себя. Изнежился! Обабился! Размяк!
Забыл, что он десантник-смертник, что его дело лезть в самое пекло, к черту на рога, идти на смерть! Стал много рассуждать да философствовать, вместо того, чтобы дело делать… Ничего. Они ещё узнают, кто чего стоит. Иван превратился в стальной клинок, дрожащий от напряжения, готовности разить, в молнию, ещё миг, ещё…
Монстры подвели Алену почти к самому краю, когда жуткая какофония достигла предела, клацанье, вой, музыка разрывали уши. Оцепенелые уроды принялись мерно раскачиваться и крутить головами. Именно в это время из мрака выползло нечто прозрачно-бесформенное, студенистое с расползающимися щупальцами и огромной уродливой головой. Голова эта могла бы считаться человечьей, если бы не чрезмерно обвисшие, оплывшие черты, вздыбленный холмом череп и люто-холодные немигающие глаза — глаза дракона-ящера. Нижняя губа человеко-осьминога свисала до каменной плиты, на которой содрогалось и извивалось его бесформенное тело. Оцепенение достигло наивысшей степени, степени неподвижной напряженной осатанелости. Замерли монстры, влекущие к пропасти Алену.
Замерла сама Алена, нервно вздрагивающая в такт убийственной музыке, замер, казалось, сам воздух, напоённый предгрозовой тревогой. И в этой тишине, в этой всеобщей окостенелой напряженности внезапно прозвучал неистовый громогласный сип, переходящий в почти неуловимый свист. Клацанье разом оборвалось. Тысячи уродцев замерли с открытыми слюнявыми пастями в благоговении и священном трепете.
Лишь в этот миг Иван понял, что сип — это голос человеко-осьминога, и ещё — что вовсе не из мрака колоннады выползло это чудовище на свет, под малиновое кровавое солнышко, там и места такого не было, откуда могло бы выползти эдакое количество мяса, костей, жира, слизи… человеко-осьминог материализовался во мраке из ниоткуда, из своего обиталища. И это усиливало эффект. Многомерный мир, многопространственный! Надо всегда помнить об этом! Иван был в крайней степени напряжения. Он был стрелой, готовой сорваться с тетивы, он был взметнувшимся мечом.
И всё же до его мозга дошел смысл испускаемой чудовищем-телепатом психоречи. Он понимал почти всё. Он повторял про себя каждое слово, вникая в потаенный смысл.
— Нам, Властелинам Пристанища и Хозяевам Предначертаний Извне, сподобившим самих себя к высокой участи богочеловеков и споспешествующих Черному Благу всего сущего и псевдосущего во всех воплощениях, несущим на своих плечах бремя Великого Переустройства Вселенной и областей, находящихся за её пределами, высшей расе Мироздания, нам, всепроникающим и вездесущим, выпал тяжкий и священный жребий избавления Великого Космоса от живородящей материи низших порядков. Но не смерть мы несем на своих незримых крылах, а Черную Жизнь и Всевоплощение в цепи бесчисленных воплощений, предвоплощений и перевоплощений. Горе вставшим на пути нашем!
Горе ищущим истоки наши и чёрные родники бытия нашего! Праотцы-зурги первопоколений Властелинов завещали нам Вечное Бытие, омовённое кровью предсуществ и существ низшего порядка. И потому мы, свято чтущие память и уложения Первых богочеловеков, незримо живущие в них, воплощенных в наши тела, соединенные узами Общего Вселенского Разума, в священный день седмицы должны оросить кровью белой жертвы свои души. Ибо не снизойдет прощение на предсуществ, занимающих нашу плоть, живущих не в своих обителях! Памятуя о Великом Предназначении и Предначертании Первоотцов, каждый из нас, миллионов и миллионов несущих Чёрный свет, обязан выпить кровь хотя бы одной жертвы…
И было так прежде, в благословенные времена, когда наши предки купались в крови предсуществ. Но не стало так, когда нам брошено было в Испытание то, о чём рассказывали вам из поколения в поколение, — Большое Странствие.
Сорок миллионов лет блуждали мы в пустынях Мироздания по ту и эту его стороны, сорок миллионов лет длился Великий Исход… И вот вернулись мы полные сил и веры. Но несказанно удалены от нас жертвы наши. И путь к ним, наш путь, прегражден и запутан. Мы вынуждены довольствоваться малым, бесконечно малым. Но час наш придёт — и отверзнутся Врата в Мироздание, и низринемся мы его Вечными Хозяевами, и Великое Переустройство станет законом мира! И перестанут быть предсущества! И настанет эпоха богочеловечества! Да будет так!
Истошный многоголосый вой взорвал гнетущую тишину. Клацанье зубов, клыков, пластин из дробно- прерывистого перешло в единое, мерное и громоподобное. В эту секунду Иван еле сдержал себя, чуть не
