Мэтью все еще не разглядел как следует лицо под шляпой, хотя отметил кудрявые рыжие волосы — он смотрел на Григсби.
— Извини, Марми. Как-нибудь в другой раз, честно.
— Тпруууу! — прикрикнул фермер на лошадь, опуская тормоз своей телеги почти перед самой витриной мастерской. Потом он вылез, стуча башмаками и не замечая бешеного взгляда Мэтью. Привязанный за телегой бык топнул ногой и фыркнул.
— Поаккуратней с ним! — предупредил фермер. — А то Брут у меня норовистый!
— Спасибо, сэр! — язвительно ответил Мэтью. Фермер перед тем, как ехать дальше в город, стал подтягивать веревку, что привязывала Брута к телеге за кольцо в носу, а Мэтью обернулся к Григсби.
— Сегодня нет, но как-нибудь в другой раз. Честно.
— У тебя совершенно измотанный вид. Где ты был?
— Я был… — Он чуть было не сказал «за городом», но успел сообразить, что поездка к королеве Бедлама не должна стать гвоздем следующего выпуска. — Был занят.
Григсби начал что-то говорить, но случилось так, что его словам пришлось подождать. Все произошло буквально в одно мгновение, начавшись темной размытой мелькнувшей полосой — это была кошка, метнувшаяся из-под телеги с той стороны Бродвея.
Почти с той же скоростью за ней несся один из давешней пары бродячих псов. Кровожадно гавкая, он метнулся почти под копыта лошади, отчего та дернулась и протащила телегу дюйма на два вперед, преодолевая сопротивление тормоза. Этого движения хватило, чтобы волочащаяся за вторым псом веревка попала под правое заднее колесо, и пес вдруг залаял и забился, запутавшись в веревке под тушей Брута.
— Ох!
Мэтью показалось, что это вскрикнула Берри, или же это был шум выдоха фермерских легких, когда сам фермер полетел подобно упавшему арбузу, подброшенный мощным прыжком быка со всех четырех ног. Задний конец телеги приподнялся над землей, желтый пес бросился наутек, спасая свою шкуру. Но Брут не собирался так легко забывать или прощать подобное оскорбление, и когда телега рухнула обратно, бык яростно мотнул головой, и доска с крюком, держащим привязанную к металлическому кольцу веревку, раскололась пополам.
— О Господи! — вскрикнул печатник, пятясь и налетая спиной на Мэтью, чуть не сбивая с ног их обоих.
Бык что-то себе повредил, из ноздрей капала кровь. Он запрыгал, завертелся чудовищной юлой в считанных футах от того места, где сжались в комочек Мэтью, Григсби и девушка, стараясь сделаться как можно меньше и леденея от страха при виде этой огромной туши под шкурой в разгар землетрясения. Земля дрогнула под ногами, лошадь с диким ржанием поволокла телегу, фермер на четвереньках полз по улице со странно согнутой в колене ногой. Брут подпрыгнул, вертясь — веревка с расколотой доской и металлическим крюком просвистела над головой у Мэтью.
Когда бык с глухим грохотом приземлился и пыль взвилась из-под его копыт, он вдруг застыл и опустил голову, будто собираясь напасть. Мэтью увидел, как мелькнуло в витрине лавки отражение бычьей морды, потом Брут издал оглушительный рев — и стекло перестало существовать в грохоте и звоне, когда бык ворвался в окно, снеся большую часть фасадной стены.
Несчастье уже собирало толпу из ближайших домов и лавок. Кто-то схватил ошалевшую лошадь под уздцы, еще несколько самаритян бросились помогать злополучному фермеру. Мэтью был не в настроении помогать кому бы то ни было: он вздрагивал от каждого треска, доносящегося из дыры и груды мусора, где раньше было окно. Сейчас он слышал, как хрустят подобно костям ломающиеся бревна. Брут сбил только что опорный столб, державший пол мансарды, и видно было, как задрожала крыша. Кровельные костыли повыскакивали, словно чертики из табакерки.
Из дома через заднюю дверь выбежала Пейшиенс Стокли, в ужасе размахивая руками. Увидев мужа, она повисла у него на шее, зарывшись лицом ему в плечо, словно не в силах смотреть в глаза будущему. Хирам же либо оказался стоиком, либо был в шоке — трудно сказать, — а Сесили вертелась на месте, будто ловила себя за хвост.
По всей мастерской летала пыль, клубясь вокруг выскочивших из бревен сотен гвоздей, и все еще был слышен шум разрушений, которые устраивал яростный Брут. Где-то посреди какофонии раздался хруст еще одного бревна — второй опорный столб, понял Мэтью, глядя, как снова дрожит крыша, подобно старику в кошмаре, и тут до него дошло: что одному потолок, то другому пол.
Еще серия тресков, похожих на взрывы, — и тишина. Какой-то отчаянный человек попытался сунуться в дыру и посмотреть, но отступил перед клубящейся пылью.
Тишина длилась, и только стеклянные осколки звенели, падая, музыкальными нотами, хотя в целом концерт получался отвратительным.
И вдруг в зазубренной дыре появился Брут, весь серый. Закричали мужчины, завопили женщины, Брут встряхнулся, как вышедшая из воды собака, и люди попятились, освобождая ему Бродвей. Бык постоял на улице, оглядываясь, будто хотел понять, что за шум. Тем временем несколько отчаянных храбрецов или непроходимых глупцов подобрались с обеих сторон и сумели перехватить свисающую из носового кольца веревку. Брут будто слегка пожал плечами — и блестящие осколки посуды посыпались у него с боков.
Мэтью испустил вздох облегчения. Стокли живы и невредимы, а это самое главное.
— Слава Богу, что все закончилось! — сказал Мармадьюк Григсби рядом с Мэтью.
Тут раздался звук, будто бегемот рыгнул, а потом зловещий треск сотен досок. Крыша взметнулась вверх, застыла на секунду, и прямо на глазах у Мэтью просела, как проседает неудачный пирог. Из дома донесся непонятный рев, ударил будто подушкой ветер с пылью, и через несколько секунд лондонский туман заклубился над Бродвеем, превращая людей и животных в серые пугала.
Мэтью наполовину ослеп. Люди шатались, кашляли, отплевывались. На глазах у Мэтью выступили слезы, и он подумал, что это будет гвоздем выпуска в следующей «Уховертке» — не каждый день целый дом ровняет с землей обезумевший бык.
Он пробрался через полумрак к дыре, где было окно, увидел гнутые стропила крыши, потому что ни потолка, ни пола мансарды уже не было. Посреди открывшегося взору разгрома несколько предметов заставили болезненно сжаться его горло: вон сломанная кровать, вон куски одежного шкафа, а это… да. То, что осталось от книжной полки, где снизу были выжжены имя и дата: «Rodrigo de Pallares, Octubre 1690».
От этого зрелища ему стало нехорошо, он попятился прочь, отвернулся — и сквозь пелену пыли увидел глаза девушки. Она смотрела на него.
Шляпку она либо сняла, либо потеряла, и длинные волнистые рыжие пряди хлынули волной на плечи. Она была такой же пыльной, как все прочие, но совершенно не обращала на это внимания. И ничего не говорила, но увидела, наверное, страдание в глазах Мэтью, потому что у нее в глазах тоже отразилась боль. У нее был точеный нос и решительный подбородок, который у девушки пониже или с более мелкими чертами лица казался бы слишком широким или слишком выдающимся, но этой и размера хватало, и черты лица мелкими не были. Она просто смотрела на Мэтью с грустью сквозь висящую между ними и вокруг пыль. Мэтью шагнул вперед и ощутил вдруг, как кружится голова. Он сел — точнее, плюхнулся — прямо на улице и тут обнаружил, что оказываемое ему женское внимание не ограничивается Грейс.
Неподалеку сидела Сесили, глядя на него чуть искоса. И уши у нее подергивались. А глазки — эти свиные глазки поблескивали? Умеют ли свиньи улыбаться? Улыбаться так, чтобы слышалось: «Я же тебе говорила? Помнишь?»
— Говорила, — ответил Мэтью, вспоминая пинки под колено и тыкающееся рыло. — Помню.
Вот и случилось несчастье, как предсказывала Сесили. Мэтью послушал затихающие аккорды падающего стекла и вылетающих гвоздей, потом подтянул колени к подбородку и уселся, глядя в пустоту,
