С переводом рассказа Лемана я ознакомился в процессе редакционной подготовки его к публикации. Все это время никак не мог избавиться от ощущения «уже прочитанного». Пришлось перерыть гору сборников и журналов, опросить знатоков и любителей фантастики. Втуне! И только когда рассказ уже пошел в набор — вроде бы вспомнил.
Лет десять назад я работал в одном научно-популярном журнале. Перевод пришел, кажется, по почте, как тогда говорилось, «самотеком». Тематически рассказ вполне соответствовал профилю журнала, но начальством был немедленно отвергнут. В то время еще только-только раздувались искры перестройки, но пожар свободы слова еще не полыхал. Поэтому рассказ был расценен как: а) пропаганда мистицизма, б) апологетика насилия и страха.
Самое забавное случилось потом. Я рассказал об этой истории моему бывшему сослуживцу по тому журналу, известному критику. Он сардонически ухмыльнулся и сказал, что это был совсем другой рассказ, а вовсе и не «Окно» Лемана, а меня подвела ностальгия по тем временам.
Что же касается рассказа Лемана, то даже при нынешнем половодье фантастической литературы «Окно» не теряется на фоне повестей и романов, что десятками и сотнями наименований выбрасываются на наш рынок. Рассказ задевает какие-то струны, невольно возникает раздражение — почему именно он запоминается надолго. Неожиданный кровавый финал производит, конечно, сильное впечатление, но вряд ли причина только в нем.
В чем же дело? Оригинальный сюжет? Ну, это смотря как его оценивать. Заговоры и заклинания — как совокупность неких акустических комплексов, способных воздействовать на психику и инициировать паранормальные процессы, — тема для научной фантастики вполне «родная». Что же касается фэнтези, то объяснять физический механизм действия гримуара — дело неблагодарное да и ненужное. Параллельные миры, другие измерения? Тоже мимо: чем-чем, а параллельными вселенными фантастическая литература нашпигована, как одесская колбаса салом. Да в рассказе Лемана это вовсе и не главное. Безответственная военщина, проводящая опасные эксперименты? Так на то она и военщина, чтобы на деньги мирных налогоплательщиков устраивать локальные и глобальные армагеддоны. Что не вполне обычно для американского писателя, так это объем. С таким закрутом можно было бы склепать вполне приличный роман, долго и подробно описывая приключения героев, вступивших в схватку со злыднями из иных измерений. Что, собственно говоря, с удовольствием делают зарубежные и отечественные мастера и подмастерья фантастики. Но Леман почему-то не пошел по этому пути. Возможно, его волновал не событийный ряд, уместный в фантастике в духе action, а иные материи. Когда идет пальба и рубка, то не до рассусоливания всяких там психологизмов. Бедняга Ривз, павший жертвой ностальгии по прошлому, неуместен в боевиках и триллерах.
Ностальгия. Не это ли ключевое слово к пониманию внутреннего смысла рассказа? Автор не зря так часто упоминает его, напирая на то, что именно ностальгия явилась слабым звеном человеческой психики. Именно эту слабину и нащупала семейка каннибалов, возможно, в режиме «автоматического» поиска пищи.
Слово ностальгия, как известно, восходит к греческим nostos и algos. Первое означает возвращение, второе — страдание, боль. В сумме — тоска по родине. Тоска эта порой толкает человека на самые неожиданные поступки. В итоге же долгих и мучительных странствий он возвращается на старое пепелище. Однако вернувшись к родному очагу, мы частенько обнаруживаем, что тосковали вовсе не по местам милым, а по временам былым.
Движущая сила ностальгии — это вечная тоска по Золотому Веку, неизбывная тоска по утерянному раю. Но неужели ностальгия — всего лишь хорошо замаскированный страх смерти, попытка обмануть ее, вернув прошлое хотя бы «в ландшафте»? Механизмы адаптатации человеческой психики сыграли с нами странную шутку. О прошлом мы вспоминаем как о покойнике — или хорошо или ничего. Собственно, в способности забывать — залог душевного спокойствия. Не исключено, что стартовый механизм некоторых психозов заключается именно в невозможности забыть горькие, трагические или позорные минуты жизни, в их непрестанном «прокручивании» в голове, как заевшей пластинки на позабытых ныне патефонах. Но, с другой стороны, и ностальгия, доведенная до «крайности», в свою очередь, запускает механизм эскапизма, желания уйти, убежать от действительности. А там и до аутизма рукой подать. В прекрасном рассказе А. Бестера «Время — предатель» («Если» № 1, 1991 г.) изображены судьбы людей, ностальгирующих по иным временам. Герой полагает, что родился слишком рано или слишком поздно. В финале рассказа он обретает возможность переместиться в будущее или прошлое. Он понимает всю бессмысленность своей затеи, но дело уже сделано… Весьма поучительное, надо сказать, произведение.
Ну, человек никогда не был Удовлетворен текущим днем. Животный мир, на первый взгляд, счастливо избежал ловушки ностальгии, да и вообще — памяти о прошлом, заменив ее рефлексами. Но ведь некоторые домашние животные возвращаются к дому, преодолев по незнакомой местности огромные расстояния. Тоска по «родине» или по хозяину? Да и, вообще, многие обитатели фауны предпочитают не выходить за пределы своего ареала, четко ограниченной территории, за пределами которой чувствуют себя неуютно. Может, ностальгия есть всего лишь осложненный разумом и облагороженный культурой инстинкт? Но если живность удовлетворяется перемещением в пространстве, нам оно сулит, как правило, разочарование. Мы чем-то напоминаем перелетных птиц Атлантиды — вернулись домой, а дома-то и нет!
Не исключено, что ответ на вопрос — что собой представляет психофизиологический механизм ностальгии — найдут этологи, изучающие поведение животных.
Для любителей эзотерики вполне может подойти иное объяснение. Расхожие слова о том, что тот или иной человек родился раньше (или позже) своего времени, имеют глубокий смысл. Представления о реинкарнации возникли не на пустом месте. В этом аспекте ностальгия по иным временам всего лишь след воспоминаний об иной жизни, тень былой судьбы. Но тогда возникают совершенно другие вопросы. Неудовлетворенность реальностью, тоска по инобытию, ощущение своей случайности в этом мире: что это — треволнения праздного ума или приближение к некоей страшной истине? Суть ее может заключаться в том, что нет никакого высшего предопределения, нет изначального плана, соответственно которому конкретные души «распределяются» по конкретным физическим телам. Равно же нет и кармы, своего рода «сетевого графика» перемещения душ по означенным телам. А есть некая Высшая Лотерея, где господствует случай, а не Провидение. Впрочем, идея Бога, Абсолютно Равнодушного к созданиям своим, неоднократно обыгрывалась в литературе, в том числе и фантастической. Достаточно вспомнить великолепные «Сирены титана» К. Воннегута. Надо сказать, что подобные воззрения вполне серьезно рассматриваются в рамках креационизма. Креационисты пытаются с научных позиций обосновать библейскую космогонию. Существует любопытная гипотеза о Великом Часовщике. Иными словами, наше мироздание было создано Всевышним как некий механизм, затем он был «заведен» наподобие часов и заработал, а Создатель оставил нас наедине со Вселенной, время от времени «ремонтируя» механизм или «переводя стрелки». Шестеренки такого мира одинаково перемалывают охотника и добычу, правого и виноватого.
Но так мы заберемся слишком далеко в метафизические джунгли. Вернемся к ностальгии. Итак, в нашем сознании одновременно наличествуют два поведенческих модуса. Их маркеры — «охота к перемене мест» и «дым отечества». Два импульса равно толкают человека и зверя. Один связан с инстинктом самосохранения: сиди и не рыпайся, довольствуйся тем, что в пределах досягаемости. Другой каким-то образом связан с механизмами психики, порождающими любопытство: иди вперед, рискуй, посмотри, что за горизонтом, может, тебя там ждет легкая добыча или блестящая карьера. Баланс этих разнонаправленных векторов с годами меняется. Молодняк должен способствовать экспансии вида, старейшины же — хранить опыт и беречь себя как наставников молодняка. Правда, порой некоторых старичков на склоне лет обуревает такая страсть к бродяжничеству, что ее не объяснить только лишь древними инстинктами, влекущими уйти подальше от своих, дабы они не видели твоей кончины. Может, это хорошо законспирированные мутанты, движимые некоей древней программой, загнанной глубоко в подсознание? Может, их влечет тоска по утерянной навсегда исторической родине — Атлантиде, Гиперборее, Лемурии…
В этом смысле вполне очевиден геополитический аспект ностальгии. Хитроумные политики и ловцы электоральных душ знают, что именно тоска по историческим родинам, исконным территориям и утерянным корням позволяет иногда эксплуатировать ностальгические составляющие массового сознания в самых что
