клетке.
— Еще один шаг, и постоять на месте, — говорила она себе. — Один шаг, а потом еще один, и ты дойдешь туда, куда тебе нужно.
Волдыри на лице, руках и ногах лопались от ее усилий. Она останавливалась и на некоторое время садилась чтобы передохнуть, в легких у нее свистело от тяжелого воздуха. Не было ни шума поездов метро или автомобилей, ни криков горящих грешников.
— Что-то страшное случилось там, — подумала она. — Ни Царство Божие, ни Второе Пришествие — но что-то страшное.
Сестра Ужас заставила себя идти. Один шаг и постоять, один шаг, а потом еще один.
Она нашла еще одну лестницу и поглядела наверх. На высоте около двадцати футов, наверху лестничной клетки, был виден полусвет сумрачного месяца. Она вскарабкалась наверх, пока не поднялась настолько, что коснулась крышки люка, соскочившей на два дюйма в сторону со своего гнезда от той же ударной волны, которая сотрясла туннель. Она просунула пальцы руки между железом и бетоном и сдвинула крышку с места.
Свет был цвета высохшей крови и такой мутный, как будто просачивался сквозь несколько слоев тончайшей кисеи. И все же ей пришлось зажмурить глаза, прежде чем она привыкла к нему.
Она смотрела в небо, но небо, какого она раньше никогда не видела; над Манхеттеном клубились грязно-коричневые облака, и из них выскакивали вспышки голубых молний. Горячий горький ветер с силой бил ей в лицо, почти отрывая ее от лестницы. В отдалении слышались раскаты грома, но грома, сильно отличающегося от того, что она когда-либо слышала, он гремел так, будто кувалдой молотили по железу. Ветер издавал воющие звуки, врывался в люк и толкал ее вниз, но она напряглась и вместе с сумкой пролезла через последние две ступени и выползла в мир снаружи.
Ветер швырнул ей в лицо тучи пыли, на несколько секунд она ослепла. Когда зрение прояснилось, она увидела, что вылезла из туннеля куда-то, что выглядело как свалка утильсырья.
Вокруг нее были раздавленные остовы автомобилей, такси и грузовиков, некоторые из них сплавились воедино, так что образовали причудливые скульптуры из металла. Покрышки на некоторых машинах еще дымились, а другие расплылись в черные лужи. В мостовых были разверстые щели, некоторые в пять-шесть футов шириной, из многих щелей вырывались клубы пара или струи воды, похожие на действующие гейзеры. Она оглядела вокруг, изумленная и непонимающая, глаза сощурились от пыльного ветра. В нескольких местах земля провалилась, в других вздымались холмы из обломков, миниатюрные Эвересты из металла, камней и стекла. Между ними гудели и метались ветры, они крутились и взметались среди остатков зданий, многие из которых были разломаны на части, обнажив металлические скелеты, в свою очередь искореженные и разорванные, как если бы были соломенными.
Завесы густого дыма исходили от горящих зданий и куч обломков и колыхались в порывах ветра, а из черных глубин клубящихся плотных облаков к земле устремлялись молнии. Она не видела солнца, даже не могла сказать, где оно может быть, за каким из вихрящихся на небе облаками. Она поискала «Эмпайр Стейт Билдинг», но небоскребов вообще не было; все верхние этажи зданий, насколько она могла видеть, были снесены, хотя она и не могла бы увидеть, стоит ли «Эмпайр Стейт» или нет из-за дыма и пыли. Теперь это был не Манхеттен, а перекопанная свалка утильсырья из холмов обломков и дымящихся расщелин.
— Суд Божий, — подумала она. — Бог поразил город зла, смел всех грешников навечно в адское пламя!
Внутри ее зародился безумный хохот, и когда она подняла свое лицо к облакам цвета грязи, жидкость из лопающихся волдырей хлынула по ее щекам.
Стрела молнии ударила в искореженный каркас ближнего здания, и в воздухе в безумном танце заметались искры. Над вершиной огромного холма из обломков Сестра Ужас вдалеке увидела столб смерча, и еще один закручивался справа. А выше в облаках подпрыгивали огненно-красные шаровые молнии, похожие на шары пламени в руках жонглера.
Все пропало и разрушено, — подумала она. Конец света. Хвала Богу! Хвала благословенному Иисусу! Конец света, и все грешники горят в…
Она хлопнула себя руками по голове и вскрикнула. Что-то в ее мозгу разбилось, как зеркало в комнате смеха, служившее только для того, чтобы отражать искаженный мир, и когда осколки зеркала комнаты смеха осыпались, за ним обнажились другие образы: она увидела себя молодой, гораздом более симпатичной женщиной, толкающей тележку вдоль торгового ряда, пригородный кирпичный домик с зеленым двориком и припаркованным грузовичком; городок с главной улицей и статуей на площади; лица, некоторые смутные и неразличимые, другие едва вспоминающиеся; затем голубые вспышки молний, и дождь, и демон в желтом дождевике, наклоняющийся и говорящий: — Дайте ее мне, леди. Просто дайте ее мне сейчас…
Все пропало и разрушено. Суд Божий! Хвала Иисусу!
Просто дайте ее мне сейчас…
Нет, подумала она. Нет!
Все пропало, все разрушено! Все грешники горят в аду!
Нет! Нет! Нет!
И тут она раскрыла рот и зарыдала, потому что все пропало и разрушено, все в огне и руинах, и в этот самый момент до нее дошло, что Бог Созидающий не может разрушить свое творение одной спичкой, как неразумное дитя в порыве гнева. Это не было ни Судным Днем, ни Царствием Божиим, ни Вторым Пришествием, это не могло иметь ничего общего с Богом; это явно было злобным уничтожением без смысла, без цели, без разума.
Первый раз с того момента, как она выкарабкалась из люка, Сестра Ужас посмотрела на свои покрытые волдырями ладони и руки, на порванную в клочья одежду. Кожу у нее саднило от красных ожогов, под набухшими волдырями скопилась желтая жидкость. Сумка ее едва держалась на брезентовых ремнях, через прожженные дыры вываливались ее вещички. И потом вокруг себя в просеках дыма и пыли она увидела то, что в первый момент не могла видеть: лежащие на земле обугленные предметы, которые весьма смутно могли быть опознаны как человеческие останки. Куча из них лежала почти перед ней, будто кто-то смел их в одно место, как кучку угольной мелочи. Они заполняли улицу, наполовину высовывались наружу или залезали в раздавленные автомобили и такси; один из них свернулся возле велосипеда, другой валялся с жутко оскаленными белыми зубами на бесформенном лице. Вокруг их лежали сотни, их кости были сплавлены в картину сюрреалистического ужаса.
Сверкнула молния, а ветер в ушах Сестры Ужас завывал зловещим голосом смерти.
Она побежала.
Ветер хлестал ее по лицу, слепя дымом, пылью и пеплом. Она пригибала голову, взбираясь по склону холма из обломков, и тут поняла, что оставила свою сумку, но не могла решиться пойти назад, в эту долину мертвых.
Она перескакивала через завалы, от ее ног вниз срывались лавины обломков — смятые телевизоры и стереоприемники, спекшиеся куски компьютеров, радио, обгоревшие мужские костюмы и женские изысканные туалеты, обломки красивой мебели, обуглившиеся книги, антикварное серебро, превратившееся в слитки метала. И повсюду было много развороченных автомобилей и тел, погребенных в катастрофе — сотни тел и обугленных кусков плоти, рук и ног, торчащих из завалов, как будто это был универмаг манекенов. Она взобралась на вершину холма, где дул такой свирепый горячий ветер, что ей пришлось опуститься на колени, иначе бы он сбросил ее. Глядя по сторонам, она увидела весь размах катастрофы: на севере от Центрального Парка осталось несколько деревьев, пожары были на протяжении всего того, что было когда-то Восьмой Авеню, похожие на кроваво-красные рубины за занавесью дыма; на востоке не было ни признака Рокфеллер-Центра или вокзала Грэнд-Централ, только обвалившиеся конструкции, торчащие как гнилые зубы какой-то разбитой челюсти; на юге также исчез небоскреб «Эмпайр Стейт» и воронка смерча танцевала на месте Уолл Стрит; на западе груды сплошных завалов шли до самой реки Гудзон.
Панорама разрушения производила впечатление апофеоза ужаса и вызвала у нее оцепенение, потому что ее сознание достигло границ восприятия и было в шоке, когда все стало восприниматься так же, как и фанерные фигурки из представлений, виденных в детстве: Джетсоны, Гекльбери Хаунд, Майти Маус и Три Поросенка. Она съежилась на вершине холма под порывами воющего ветра и невидящим взором смотрела на руины, на губах ее застыла слабая улыбка, единственная здравая мысль билась в ее мозгу: — О
