тела. То тут, то там кто-нибудь шатался в полумраке, как грешник в аду, и искалеченные тела дергались, придавленные массивными валунами, пробившими потолок.
Сначала среди людей, сидевших за столиками, было легкое волнение, когда погас основной свет, но тут же включилось аварийное освещение, Роланд оказался на полу, а завтрак кашей размазался по его груди на рубашке. Его мать и отец барахтались рядом с ним, вместе с ними в это время завтракали около сорока человек, некоторые из них взывали о помощи, но большинство переживали молча. Его мать смотрела на него, а апельсиновый сок капал с ее лица и волос, и она сказала: — В следующем году мы поедем на море.
Роланду стало смешно, и отец его тоже засмеялся, а потом и мать стала смеяться, и на мгновение смех объединил их. Филу удалось сказать:
— Слава Богу, не я страховал это место! Нужно было бы самому застраховаться… — А потом голос его потонул в чудовищном реве и шуме разламывающейся скалы, потолок вздыбился и бешено задрожал, с такой силой, что Роланда отшвырнуло от его родителей и бросило на других людей. Груда камней и потолочных плит перекрытия рухнула на середину, и что-то ударило по голове. Сейчас он сидел, поджавши колени к подбородку, поднял руку к волосам и нащупал запекшуюся кровь. Нижняя его губа была разбита и тоже кровоточила, а внутри у него все болело, как если бы его тело было сначала растянуто как резиновый жгут, а потом зверски сжато. Он не знал, сколько продолжалось землетрясение и как так получилось, что он теперь сидел, сжавшись, а его родители пропали. Ему хотелось плакать, слезы уже были у него на глазах, но Рыцарь Короля никогда не плачет, сказал он себе, так было написано в
записной книжке Рыцарь Короля, одно из правил поведения солдата — Рыцарь Короля никогда не плачет, он всегда сохраняет спокойствие.
Что-то хрустнуло в его кулаке, и он раскрыл его. Его очки, левое стекло треснуло, а правое пропало. Он помнил, что снимал их, когда лежал под столом, чтобы очистить их от молока. Он надел их и попытался встать, ему на это потребовалась секунда, но когда он все-таки встал, то ударился головой о просевший потолок, который до этого был по меньшей мере на семь футов выше. Теперь ему пришлось пригибаться, чтобы не наткнуться на провисшие кабели и трубы и торчащие стержни арматуры.
— Мам! Папа! — крикнул он, но ответы среди криков раненых не услышал.
Роланд споткнулся о завал, зовя родителей, и наступил на что-то, похожее на губку. Он разглядел, что эта штука напоминала морскую звезду, зажатую между каменными плитами, тело ничем даже отдаленно не напоминало человеческое, за исключением окровавленных лохмотьев, оставшихся от рубашки.
Роланд переступал через другие тела, он видел трупы на картинках в отцовских журналах о наемных солдатах, но они были другими. Эти были раздавлены и не имели ни пола, ни чего-либо их характеризующего, кроме лохмотьев одежды. Но никто из них не был его отцом или матерью, решил Роланд, нет, его мать и отец живы и они где-то здесь. Он знал, что они живы, и продолжал искать. Он чуть было не провалился в щель, разорвавшую кафетерий надвое, и когда поглядел туда, то дна не увидел.
— Ма! Пап! — крикнул он в другую половину кафетерия, но опять ответа не было.
Роланд стоял на краю щели, тело его дрожало. Одна часть его сжималась от страха, другая, более глубоко запрятанная, казалась, становилась только сильнее, всплывала на поверхность, вздрагивая не от страха, а от ясного холодного возбуждения. В окружении смерти он остро ощущал биение жизни в своих венах, от которого чувствовал себя одновременно с ясной головой и опьяненным.
— Я жив, — подумал он. — Я жив.
И внезапно крушение кафетерия в Земляном Доме показалось ему в другом ракурсе, оно преобразилось, он стоял посреди поля сражения, усеянного мертвыми телами, а вдалеке из горящей неприятельской крепости вырывались языки пламени.
У него был измятый щит, в руке окровавленный меч, и он был на грани испуга, но все еще стоял и все еще был жив после этого кровавого жертвоприношения битве. Он вел легион рыцарей на сражение на это вздыбленное поле, а сейчас стоял один, потому что он остался последним живым рыцарем королевства.
Один из израненных воинов у его ног приподнялся и тронул его за ногу.
— Прошу — открылся его окровавленный рот. — Пожалуйста, помогите…
Роланд заморгал, ошеломленный. Он увидел женщину средних лет, нижняя часть тела ее была зажата между каменными плитами. — Пожалуйста, помогите мне! — молила она. — Мои ноги…
О… Мои ноги…
Женщине не полагалось быть на поле боя, — подумал Роланд. О, нет! Но поглядев вокруг и вспомнив, где он находится, он заставил свои ноги идти и двинулся прочь от края щели.
Он продолжил поиски, но найти отца и мать не удавалось. Может, их завалило, решил он, или, может, они провалились в эту расщелину, в этот мрак внизу. Может быть, он видел их тела, но не узнал их. — Ма! Пап! — завопил он. — Где вы? Ответа не было, только звуки чьих-то всхлипов и голоса, пронизанные болью.
Сквозь дым блеснул свет и попал на его лицо.
— Ты, — сказал кто-то. — Как тебя зовут?
— Роланд, — ответил он. Какая же у него фамилия? Несколько секунд он не мог вспомнить. Потом: — Роланд Кронингер.
— Мне нужна твоя помощь, Роланд, — сказал человек с фонариком. — Ты в состояние ходить?
Роланд кивнул.
— Полковник Маклин попал в ловушку внизу, в помещении управления. В том, что осталось от помещения, — поправил себя «Медвежонок». Он был согнут как горбун и опирался на кусок стальной арматуры, который использовал как трость. Часть проходов были полностью перекрыты каменными плитами, а другие вздыбились под немыслимыми углами или были разделены зияющими расщелинами. Стоны и плач, мольбы к Богу эхом разносились по всему Земляному Дому, некоторые стены были забрызганы кровью, там, где тела были расплющены двигавшимися скалами волнами. Он нашел в развалинах с полдюжины более- менее здоровых гражданских, и только двое из них, старик и девочка, не обезумели, но у старика было сломано запястье, из которого торчала кость, а маленькая девочка ни за что не хотела покинуть место, где пропал ее отец. Поэтому Уорнер продолжал искать в кафетерии, ища, кто бы мог помочь ему, а также решил, что на кухне может быть нужный выбор ножей. Сейчас Уорнер освещал лучом лицо Роланда. Лоб мальчика был ободран, глаза бегали от шока, но он, казалось, в целом не был покалечен. Лицо мальчика было бледно и в пыли, а темно-синяя рубашка разорвана и через дыры виднелись ссадины на желтоватой тощей груди. Не так уж много, решил Уорнер, но парень подойдет.
— Где твои? — спросил Уорнер, и Роланд помотал головой. — Хорошо, слушай меня. Мы разбиты. Вся страна разбита. Я не знаю, сколько тут погибло, но мы живы, и полковник Маклин тоже. Но пока мы просто только остались в живых, а нам надо еще навести порядок, насколько сможем, и мы должны помочь, полковнику. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Думаю, что да, — ответил Роланд. Разбиты, — думал он. Его чувства помутились. Через несколько минут, подумал он, я проснусь в своей постели в Аризоне.
— Хорошо. Теперь я хочу, чтобы ты держался со мной, Роланд. Мы пойдем назад, на кухню, нам нужно найти что-нибудь острое: нож для резки мяса, топорик для мяса — чего-нибудь. Потом мы пойдем назад в помещение управления. — Если смогу найти дорогу, подумал Уорнер, но не решился сказать об этом.
— Моя мать и отец, — неуверенно сказал Роланд. — Они где-то…
Здесь.
— Они ни куда не денутся. Сейчас полковник Маклин нуждается в помощи больше, чем они. Понимаешь? — Роланд кивнул. Рыцарь Короля, — подумал он. Король попал в ловушку в подземелье, и ему нужна его помощь! Родители его пропали, их смело в катастрофе и крепость короля разбита. Но я жив, — подумал Роланд. Я жив, и я Рыцарь Короля. Он сощурился в свете фонаря. — Я буду солдатом? — спросил он мужчину.
— Конечно. Теперь не отставай от меня. Мы идем, чтобы найти, как попасть на кухню.
Уорнеру приходилось идти медленно, опираясь всем своим весом на железный стержень. Они нашли дорогу на кухню, где все еще жадно горел огонь. Уорнер догадался, что горели остатки пищевых запасов, десятки банок взорвались, и горящее месиво растекалось по стенам. Пропало все — молочный порошок,
