намного богаче.
— А я-то! — моя ухмылка отразилась в стекле.
— Обман как основа культа себя исчерпал, — задумчиво продолжал Бокур.
— Мне пора идти, — сказал я. — Жена ждет… Да, все-таки жаль Морозова! Хотя, может, сейчас он успокоится, поймет, что быть одному плохо…
Бокур назидательно поднял палец.
— Мститель не знает одиночества! — торжественно сказал он. — Идея мести — очень богатая идея. Месть превыше обмана. Я вижу пути, которыми мы еще не следовали. Ныне принесу своему народу добрую весть.
И он ушел.
А я глядел ему вслед, и смутное подозрение, что наступают новые времена, долго не покидало меня.
Солнечным днем в начале октября шерп Жигдель Гонбо поднимался на Нанпа Ла по крутой тропе. Он посвистывал и покрикивал на трех яков, робевших перед крутизной. На яков были навьючены товары из Тибета: толстая материя из овечьей шерсти и сушеная баранина. Сума на поясе у Жигделя была набита драгоценностями.
Забираясь все выше, Жигдель поздравлял себя с успехом. Он считал себя удачливым торговцем, умеющим добиться выгодной сделки. Он отлично заработал на Тибете продажей риса и цампа и теперь возвращался к себе в долину Кумбу. Ему не терпелось скорее попасть домой, к молодой жене. Два месяца назад, когда они расстались, Бхоти Афе была беременна их первенцем.
На гребне перевала другие путники собрали на склонах камни и возвели чортен — башенку из камней разного размера, увенчанную молитвенными флажками. Когда-то флажки были яркими, но потом выгорели на беспощадном солнце высокогорья и совсем побелели. Жигдель насилу разобрал темные буквы мантры, когда-то начертанной на ткани: «Да светится камень в лотосе». Драгоценный камень означал Будду, лотос — сердце мира. Порывы ветра срывали молитву с флажка и отправляли порхать по миру.
Как всякий разумный человек, Жигдель обошел чортен слева, по часовой стрелке — направление, указываемое молитвенными колесами и диктуемое почтительностью и осторожностью. Но один из яков избрал собственный путь — упрямо побрел вправо от башенки из камней. Жигдель досадливо выбранился и, погнавшись за тупой скотиной, тоже оказался по неверную сторону. Догнав яка, он вытянул его по боку палкой и заставил вернуться. Внезапно он увидел в тени башенки человека — старого праведника бонпо, отдыхающего после восхождения.
Подобно большинству шерпов, Жигдель был истинным буддистом. Он преклонялся перед могуществом колдунов бонпо, чья религия предшествовала просветлению божественного Будды. Своими чарами они умели вселять в женские сердца любовь, изгонять дьяволов, дарить удачу, превращаться в черных воронов.
— Намаете, — почтительно приветствовал Жигдель старика, присел на соседний камень и обменялся с ним обычными для путников репликами. Куда держишь путь? Откуда? Как дела?
Беседуя, Жигдель изучал собеседника. На бонпо была чуба — длинная тибетская мантия из шерсти. На шее у него было надето ожерелье из камней дзи. Жигдель впился глазами в украшение, недоумевая, откуда старик раздобыл столько дорогих агатов, высоко ценимых тибетцами и непальцами. Жигдель слыхал, что подобные камни могут быть получены с помощью волшебства. Если бросить чубу праведника на бабочку, та превратится в чудесный ограненный камень.
Бонпо возвращался на Тибет после путешествия в Кумбу. Трудно было понять, по какому делу он там побывал, но с колдунами иначе не бывает, и Жигдель не стал допытываться. Они обсудили погоду (хороша для пути), торговлю на Тибете (Жигделю не на что было пожаловаться) и состояние тропы (оползень на северном склоне Нанпа Ла испортил отрезок дороги, поэтому Жигдель посоветовал бонпо сделать крюк).
Немного погодя Жигдель задал бонпо вопрос на самую важную для себя тему.
— Не скажешь ли, как поживает моя жена?
Бонпо устремил на Жигделя взгляд мудрых темных глаз.
— Давай посмотрим. — Запустив руку под чубу, он извлек на свет истертую кожаную суму. Из сумы вытряс горсть мелких костей и протянул Жигделю.
— Брось здесь, — приказал он, указав на плоскую гранитную поверхность.
Жигдель потряс кости в кулаке и высыпал их на камень. Бонпо уставился на кости, морща смуглое личико.
— Еще раз! — приказал он, собрав кости и снова передав их Жигделю. Тот бросил кости второй раз. Бонпо подобрал под себя ноги, чуть приподнялся и навис над костями, не сводя с них глаз. Сейчас Жигдель поверил бы, что колдун способен превратиться в ворона: уж очень он походил на зловещую птицу.
— Еще раз! — приказал бонпо Жигделю, и тот снова повиновался, беспокоясь, почему бонпо так хмур. Уж не больна ли жена? Не видит ли он в их будущей жизни бед?
Наконец старик сел прямо и кивнул.
— Твоя жена родила сына, — изрек он.
— Она здорова? — тревожно спросил Жигдель.
— Здорова, — ответил бонпо, отмахиваясь. — Здоровей не бывает.
— А малыш?
— Чудесный мальчик, — заверил его бонпо.
— Тогда почему ты так нахмурился? — спросил Жигдель, повысив голос чуть больше, чем следовало бы. Он сильно разволновался да и характера был нетерпеливого.
Бонпо улыбнулся. Жигделю его улыбка не очень понравилась: он мысленно сравнил ее с гримасой проказливой храмовой обезьяны.
— Я увидел разные возможности, только и всего. Тебе не о чем беспокоиться. Если ты правильно воспитаешь сына, он станет хорошим крестьянином.
Жигдель насупился, недовольный, что от него что-то скрывают.
— Ты должен сказать мне все, что знаешь.
Бонпо с улыбкой покачал головой.
— Поверь, тебе лучше остаться в неведении.
Жигдель вскочил и устремил на бонпо угрожающий взгляд.
— Скажи, что ты там углядел!
Бонпо поднял на Жигделя глаза, щурясь от яркого солнца.
— А ты упрямец! — молвил он. — Повторяю, лучше тебе этого не знать.
— Я настаиваю!
— Изволь. Я вижу, что твой сын способен пойти по жизни двумя путями. Он может стать крестьянином, сильным и счастливым человеком. А может занять почетное место при королевском дворе.
Пораженный Жигдель уставился на бонпо.
— При дворе короля? — пролепетал он. Хотя он был процветающим торговцем, однако его мечты никогда не простирались дальше покупки еще одного яка, новой пристройки к дому, новой делянки проса.
