— Два обстоятельства. О первом ты уже знаешь — силовая установка дает лишь пятнадцать процентов нормальной мощности: этого едва хватает, чтобы поддерживать работу искусственного интеллекта и маскировочный режим. Я поставил ядерные синтез-батареи на полную перезарядку; к счастью, необходимый нам водород мы можем выделить из воды… — Он улыбнулся. — В этом смысле посадка в озеро имеет свои преимущества. По расчетам ИИ, мы сможем подняться в воздух часов через шесть, если все пойдет нормально. Даже раньше, если будем экономить внутренние энергетические резервы.
— Ты имеешь в виду выход на низкую орбиту и открытие переходного тоннеля? — спросил Фрэнк, и Мец кивнул, но его лицо оставалось мрачным. Фрэнку даже показалось, что пилот внутренне напрягся, стараясь держать свои чувства в узде.
— А что это за второе обстоятельство, о котором ты говорил?
Мец вздохнул.
— Мы не знаем,
— То есть, какой сейчас год?..
— …я не знаю. — Мец покачал головой. — В этом-то и заключается самая главная проблема. Основной приемник телеметрической информации не работает, так что мы не можем задействовать внешние источники. Даже сейчас мы не можем подключиться к местным информационным сетям. Я мог бы попытаться сделать это до аварии, но у меня не было такой возможности…
— Понимаю…
В критических обстоятельствах Мец действовал практически безупречно. Он сделал все, что было в его силах, чтобы спасти экипаж и благополучно посадить хронолет на землю. Увы, без точной даты бортовой ИИ «Оберона» не мог правильно рассчитать траекторию возврата к воронке тоннеля; приближенные данные тоже не годились — ИИ должен был знать предельно точно, где и
— Извини, Фрэнк, — проговорил Мец, и в голосе пилота впервые не прозвучало ноток самоуверенности. — Мне очень хотелось бы порадовать тебя лучшими новостями, но…
— Как ты думаешь, что могло вызвать этот парадокс, эту аномалию? — спросил Фрэнк.
— Леа пытается это выяснить. Если хочешь, попробуй ей помочь. — С этими словами пилот снова повернулся к пульту управления и не поднимал головы до тех пор, пока Фрэнк не покинул командную рубку.
Фрэнк нашел Леа в библиотеке. Она просматривала кадры, запечатленные «наблюдателями» на борту «Гинденбурга». Как и Фрэнк, Леа потратила несколько минут на то, чтобы смыть нанокожу, и теперь снова выглядела так, как обычно. Длинные черные волосы Леа были собраны в тугой конский хвост, падавший на широкие плечи. Стоя у консоли счетно-решающего устройства, она даже не обернулась, когда Фрэнк вошел в аппаратную.
— Есть что-нибудь интересное? — спросил он.
— Да, пожалуй, — откликнулась Леа. — Кажется, я нашла точку дивергенции.
Фрэнк оперся на консоль, и Леа набрала на клавиатуре команду.
— Материала было слишком много, поэтому я сосредоточилась на последних трех часах перед посадкой. «Гинденбург» был бы над Лейкхэрстом уже часа в четыре, но ему пришлось долго маневрировать из-за порывистого ветра и высоких кучевых облаков.
— Да-да, я помню.
— Мы долго летели на юг вдоль побережья Нью-Джерси, чтобы обойти грозовой фронт. Согласно историческим записям, через полтора часа такого полета капитан Прусс получил с аэродрома телеграмму, в которой говорилось, что погодные условия остаются неблагоприятными и ему следует подождать с посадкой. Капитан Прусс ответил, что он не подойдет к Лейкхэрсту, пока ему не дадут с земли разрешение. Эта телеграмма была отправлена в 17 часов 35 минут по местному времени. А теперь — смотри…
Леа нажала на клавиатуре кнопку «воспроизведение», и на настенном экране появилось изображение просторных внутренних помещений «Гинденбурга». Фрэнк сразу понял, с какой камеры производилась съемка: на экране был металлический мостик под отсеком № 4, где они установили «наблюдатель» во время экскурсии по кораблю. Цифры в нижнем углу экрана показывали 06.05.1937/17:41:29, когда на мостках появилась одинокая фигура в мешковатой одежде. У подножия ведущего наверх трапа человек ненадолго задержался, чтобы оглядеться по сторонам, и на мгновение его лицо попало в поле зрения камеры. Это был Эрик Шпель — матрос воздушного судна, заложивший в газовом отсеке бомбу.
Шпель поднялся по трапу наверх и пропал из вида.
— Он отсутствовал примерно шесть минут, — сказала Леа, нажимая кнопки на клавиатуре, чтобы пропустить эту часть записи. — Смотри.
В 17 часов 47 минут Шпель снова появился на трапе. Спустившись на мостки, он еще раз огляделся по сторонам и, удостоверившись, что его никто не видел, пошел по направлению к носу дирижабля.
— Я просмотрела запись с этой камеры до самого конца, — проговорила Леа. — Я видела все, что происходило у отсека № 4 до посадки и после посадки. Эрик Шпель больше не возвращался.
— Будь я проклят, если он не приходил сюда, чтобы переставить таймер!
— Верно, Фрэнк. Да, он перевел время. И сделал это вскоре после того, как капитан Прусс во второй раз отложил посадку.
— Но почему он не сделал этого раньше? — Фрэнк задумчиво потер подбородок. Ощущать под пальцами свою собственную плоть, а не опостылевшую нанокожу было приятно. — Почему он так неожиданно передумал?
Леа негромко вздохнула.
— Может быть, твоя догадка верна. Возможно, Эрик действительно вспомнил женщину, с которой он столкнулся за день до того на этом самом месте. — Леа показала на пустые мостки. — Он подумал и решил, что не может взять на себя ответственность за ее смерть. Поэтому он вернулся назад и перевел стрелки таким образом, чтобы взрывное устройство сработало не раньше восьми часов вечера. Он был уверен, что к этому времени «Гинденбург» успеет благополучно пришвартоваться, и все пассажиры сойдут.
Фрэнку хотелось успокоить ее, сказать, что она напрасно обвиняет в случившемся себя. Материал, заснятый миниатюрными камерами, не мог служить неопровержимым доказательством вины Леа — он был убежден в этом. Фрэнк просто не мог поверить, что история изменилась только потому, что они двое оказались на борту «Гинденбурга».
— Ты хочешь сказать, что мы с тобой создали альтернативную темпоральную линию?
— Да. Дирижабль в конечном итоге все равно был уничтожен, но на этот раз движение Сопротивления сумело извлечь выгоду из того, что сделал Шпель.
— Мы слышали это по радио. Но какое значение это может иметь?
— Это вопрос… — Леа печально побарабанила пальцами по консоли. — Давай примем в качестве исходной предпосылки, что Шпель добился того, чего хотел. «Гинденбург» был символом могущества нацистов, и его уничтожение могло послужить сигналом к началу массовой оппозиционной кампании, которая, в конце концов, привела к тому, что Гитлер был отстранен от власти. Не исключено также, что удалось одно из многочисленных покушений на диктатора…
— Не слишком ли много предположений? — перебил Фрэнк.
— Возможно, но… — Леа немного поколебалась. — Есть еще одно… Это очень незначительная деталь, но все же…
— Давай выкладывай.
Леа повернулась к клавиатуре и набрала еще несколько команд.
— Помнишь те самолеты, которые преследовали нас после того, как «Оберон» вошел в земную атмосферу? Они вели переговоры по радио…
Фрэнк удивленно приподнял брови, но промолчал.
