Он бешено замолотил руками перед собой, пытаясь вырваться из плена лиан. Ему нельзя было оставаться в этом капкане. Здесь, в этой липкой паутине… Стать добычей волосатых хищников этой вонючей, прогнившей планеты…
Если ему удалось вырваться, не рухнув на землю, значит, он может бежать. Но бежать, не падая, было просто невозможно, особенно в тусклом свете местного светила, в жаждущих пожрать его джунглях. Если он упадет, что-то в то же мгновение выпрыгнет из мрака, и с ним все будет кончено.
Он даже присвистнул от страха. Бешеный стук сердца гулко разносился по всему его телу. Такой исполненный первобытного ужаса звук мог издавать кто угодно, но не солдат.
Контроль. Контроль. Нужно взять себя в руки. У него внезапно нестерпимо зачесалась голова, и он запустил пятерню в волосы…
Сержант Дрессер неподвижно замер на месте. Затем сосчитал, сколько у него рук. Их оказалось на две больше. Голова вновь зачесалась.
Нельзя забывать, кто ты и что ты теперь. Нельзя терять контроль над собой.
Дрессер добровольно пошел на задание — слишком ужасное, чтобы о нем можно было рассуждать спокойно и здраво. Теперь ему предстояло смириться со страшной мыслью: он перестал быть человеком.
Прислушиваясь к непривычно гулким ударам сердца, Дрессер почувствовал неудержимый приступ рвоты; голова продолжала зудеть, а леденящий душу свист никак не прекращался.
Затем он вспомнил, что на голове у него больше нет волос: то, что ему очень хотелось почесать, на самом деле было антеннами. Зуд становился просто невыносимым — как и страшный, парализующий волю, сводящий его с ума писк, который издавали трущиеся друг о друга антенны.
Он должен был справиться с этим. Звук, исполненный такого. животного ужаса, мог кого угодно свести с ума.
Он продолжал оставаться солдатом — пусть даже солдатом-насекомым. Выхватив десантный нож, он стал рубить свои собственные антенны у самого их основания. Страшная боль пронзила мозг…
От приступа острой боли он внезапно потерял сознание. Наконец боль полностью победила его. Кровь залила глаза; предметы стали одновременно тускло-невзрачными и зловещими на вид.
А это было уже кое-что.
Дрессер упал на колени и так и остался стоять, уставившись на нож, который по-прежнему сжимал в руке. Он был покрыт кровью. Его собственной кровью.
Лезвие ножа тускло мерцало в его серой руке — отвратительной лапе насекомого. Но нож оставался ножом, как и везде в галактике, а может быть, и во всей Вселенной. Нож был нужен ему, и он готов был смотреть на мир сквозь фасеточные глаза, пока рука продолжала сжимать острый клинок.
Он по-прежнему солдат. Ему нужно почувствовать себя здесь, как дома. Если только это возможно.
Почувствовать себя, как дома. Ползти. Проползти сквозь жирную темную грязь, полную скрытых опасностей и приятно пахнущую чем-то сладким и одновременно соленым. Найти своих. Найти свое место среди них.
И сохранять самоконтроль. Не забывать о долге.
Ему требовалось вспомнить, кто он и что он теперь. Он так и остался сержантом Дрессером, но не мог сказать об этом. Он не мог произнести ни одного слова. И слышать их не мог. Не мог издать даже необходимые для этого звуки.
Так что же должно делать насекомое, чтобы найти дорогу домой?
Встать, вот что нужно.
Он солдат. Он должен исполнить свой долг.
Нужно подняться, прежде чем из джунглей выскочит какая-нибудь дрянь и ее челюсти сожмутся вокруг него. Нужно найти остальных. И выполнить поставленную задачу — любой ценой.
Он получил приказ — самый важный в его жизни. Возможно, ни на чьи плечи прежде не ложилась подобная ответственность.
Немало его товарищей по оружию полегло, чтобы он мог сейчас оказаться здесь.
В памяти всплыли отрывочные фрагменты боя, ослепительные вспышки взрывов, которые одновременно манили и отталкивали его, дом, враги. Опознавательные знаки своих. Трассы вражеских машин.
Господи Иисусе, что же делать?
Он находился в теле врага; его забросили сюда как раненого пилота, покинувшего погибший корабль.
Что может быть хуже — человек в образе насекомого. А может, даже не человек, а насекомое с человеческими мыслями в голове?
Он встряхнулся и вновь почувствовал острую боль в покалеченных антеннах.
Он поднял голову к небесам и выкрикнул свое имя так громко, как только мог.
«ДРЕССЕР! — хотелось закричать ему. — ТЫ ДОБИЛСЯ СВОЕГО, БЕЗМОЗГЛЫЙ КРЕТИН! ПОНЯЛ ТЕПЕРЬ, КУДА ПОПАЛ?»
Но ничего не произошло.
Он попытался еще раз — изо всех сил — промычать свою безмолвную мольбу, обращенную к небу. Где-то там, наверху, его однополчане ждут от него информации. Он обязан сохранять самообладание и выполнять поставленную задачу
А может, попробовать по-другому?
Внезапно он услышал свой собственный голос, пронзительно взвизгнувший:
— ГРИИЛ!
Он прокричал это трижды, а затем уронил голову, чтобы стряхнуть заливавшую глаза кровь. Зеленую кровь. Гриил. Гриил. Гриил.
Что же это должно означать?
Если бы его голова не раскалывалась от боли, а кровь не заливала лицо, он начал бы в отчаянии колотить лбом о землю.
Чертов дурак. Ну кто тебя тянул в добровольны? А, Дрессер? Ну почему именно ты?
Он никак не мог вспомнить почему, да это его не очень-то заботило. Ему очень захотелось сейчас же выйти на связь с «Хоукингом», услышать свое имя. И встретить кого-нибудь, кто мог бы узнать его.
Но он и сам знал, кто он такой.
Он был сержантом Дрессером. И если он правильно сыграет свою партию, то вернется с войны настоящим героем. Кто-то говорил ему об этом, когда он первый раз очнулся в этом теле «Все в порядке, сержант, ты по-прежнему человек, — сказал голос. — Мы возвратим тебе прежний облик за считанные минуты».
Теперь его звали Гриил. понял он наконец. Это имя знало его тело. По длинному туловищу проходила приятная вибрация при его звуках, в груди возникло ощущение тепла — впервые за все время, что он находился в этом кошмарном царстве теней. И впервые он почувствовал себя в безопасности. Гриил.
Братья, идите сюда. Это я, Гриил! Гриил здесь!
Живой. Целый и невредимый. У него есть, что рассказать, есть темное пятно внутри, исполненное мудрости Такой мудрости, с которой не знаком еще никто. Пируйте со мной, пируйте с моими знаниями, выслушайте все удивительные истории, которые я могу вам рассказать.
Дрессер вложил нож в ножны, прикрепленные к поясу, и потащился дальше, чувствуя прилив свежих сил и держа голову высоко поднятой, чтобы кровь больше не заливала глаза.
Он хорошо понимал, что оставляет на земле кровавый след, привлекающий хищников, которыми эти джунгли просто кишат; нужно было спешить и срочно найти родной отряд.
Он был солдатом, и куда бы ни забросила его судьба, продолжал оставаться им. Об этом знали обе его души. И оба сердца одинаково переживали из-за того, что он излучает вокруг себя почти осязаемый страх.
Одна из антенн стала короче и окостенела. Ее покрывала запекшаяся кровь.
Ни в коем случае нельзя терять контроль над собой. По крайней мере, над своим телом — ужасным, отталкивающим, заключенным в жесткий экзоскелет.
