растущей в отдалении…
Слева раздается привычный свист.
Хотите общения? Хорошо, вы его получите!
Вспоминая академические занятия по физической подготовке, легко взбегаю на вершину горы. Сегодня я уже знаю, кого искать. Членистоногое испуганно пятится от меня, надеясь успеть скрыться в своей норе. Врешь, не уйдешь! Со всей силы пинаю существо левой ногой.
Все-таки ушло! Удар приходится по большому серому камню. А главное — твердому!
— Ах! — раздается над горой мой крик боли.
— Ха! — ехидно радуется эхо.
Когда злость доходит до точки кипения, могут внезапно открыться резервные способности организма.
— А роза упала на лапу Азора! — кричу я в пустоту
Пристыженное эхо молчит.
И тут на мое плечо сзади опустилась чья-то рука.
Оборачиваюсь и вижу деда Игната.
— Прекрати! — говорит он спокойно, но очень властно. — Ты ломаешь мой мир.
— А где ты потерял свой акцент, дед?
С раздражением стряхиваю его руку с плеча.
— Подумай, — призывает он, — мы ведь не сделали тебе ничего плохого.
А ведь он прав. И что на меня нашло? Злюсь на собственную глупость?
Под пристальным взглядом старика постепенно успокаиваюсь. Дед Игнат тоже изменился. Исчезла простота в линиях лица, погас озорной огонек в глазах. Теперь он казался мне старше. Много старше.
Злости нет, осталась только усталость.
— Скажи, — спрашиваю, — а если бы я был не русским, а скажем… китайцем? Что тогда? Все эти пословицы, поговорки… эти мудрости народные тоже были бы китайскими?
В ответ дед Игнат выдал какую-то тираду, состоящую из коротких, режущих слух слов. Привести ее здесь я не смогу даже в транскрипции.
Пока дед Игнат произносил эту короткую фразу, мне показалось, что даже лицо его начало изменяться. Черты лица заострились, цвет его стал каким-то землисто-желтым, а глаза постепенно сузились в две щелочки. Но это длилось всего несколько мгновений. И вот передо мной снова стоял привычный дед Игнат.
— Что это было?
— Да неважно. Что-то вроде «Бабочка может сложить крылья, но она никогда не сможет вновь стать коконом».
Все вопросы, какие накопились у меня к деду Игнату, я компактно упаковал в одно слово:
— Зачем?
Дед Игнат присел на камень Я последовал его примеру.
— Видишь ли, — начал он, — задумывался ли ты когда-нибудь, что представляет собой пословица, или поговорка, или, как ты абсолютно точно подметил, народная мудрость? Все они суть квинтэссенция опыта. Опыт этот накоплен не за века или тысячелетия, он накапливается с того самого момента, когда в галактике впервые возникла жизнь. И он не ограничивается рамками какой-либо отдельной расы или целой планеты. Это галактический опыт. А все народные мудрости — это его частные проявления, отражения, адаптированные к определенному времени и месту. Этим объясняется тот факт, что, как бы не отличались условия жизни двух рас, двух планет, для любой пословицы, существующей на одной из планет, на второй для нее обязательно найдется местный эквивалент. Например, жители Орахорна о каком-нибудь невероятном событии говорят: «Когда ляргузик запрыгнет на облако и станцует Чупачу». Не припоминаешь ничего похожего?
Я припоминал.
— И этот галактический опыт, — продолжал старик, — учитывая, сколько времени и статистических данных было использовано при его создании, просто не может не быть абсолютно объективным. А объективная реальность, увы, как правило, не слишком благожелательна по отношению к людям, к живым существам. Скажи, разве ты не устал от предопределенности? Когда даже такое простое действие, как рыбная ловля, может потребовать больше физических затрат, чем принести пользы и удовольствия. Когда бутерброд, сколько бы ты его не ронял, всегда будет падать маслом вниз.
— Не поваляешь — не… Тьфу, черт!
Неужели эти народные мудрости действительно так сильно вплетены в нашу жизнь?
— Насчет бутерброда, это я согласен. Но зачем все остальное? Зачем нож, не режущий масло? Зачем георгины на морковных грядках?
— Неизбежные побочные эффекты. Суть в том, что никто не в силах отменить негативную часть галактического опыта, оставив в нем только то, что полезно для тебя. Но можно создать такие условия, при которых галактический опыт полностью инвертируется, заменяется своей противоположностью. Но тут, наряду с изменением негативных опытных данных, происходит и изменение позитивных. Разумеется, глупо затевать все это только ради того, чтобы твой бутерброд падал на пол маслом вверх. Есть его ты, скорее всего, все равно не станешь.
— Тогда ради чего?
— Но есть и другие предопределенности. Назовем их Высшими предопределенностями. Одна из них в привычном для тебя варианте заканчивается словами «… а одной — не миновать». И уже устранения одной этой предопределенности достаточно, чтобы стерпеть все возникающие при этом побочные эффекты.
— Так здесь можно жить вечно? — спрашиваю я.
— Конечно.
Я задумался. Хотел бы я жить вечно в ТАКОМ мире? Не знаю. Скорее всего — нет. Или я просто еще слишком молод, и перспектива собственной смерти кажется мне слишком далекой?
— Ну че? — вывел меня из раздумья дед Игнат. — Побалакали — и будя! Да и тебе уже пора в город вертаться.
Видимо, этим он хотел продемонстрировать, что тема исчерпана.
Я побрел вниз по склону горы.
— Кстати! — окликнул он меня сзади.
Я с надеждой обернулся.
— Неплохой скафандер! — похвалил он. — Хорошо сидит!
Что называется, проводил!
Небольшой уж парил в прозрачной синеве высоко над вершиной горы. Как только мы удалились, он резко спикировал вниз и распластался в тени большого серого камня…
Когда по пути на катер мне пришлось проходить мимо колодца типа «журавль», я не смог удержаться и плюнул в него.
Что-то подсказывало мне, что напиться из него мне уже не придется..
Поедание бутербродов в условиях космического корабля — непростительное пижонство!
Но иногда можно позволить себе некоторые изыски.
Я извлекаю из вакуумной упаковки крохотную буханочку хлеба. Размер ее подобран так, чтобы среднестатистический космонавт мог без напряжения целиком поместить ее во рту. Такую буханку не нужно ни откусывать, ни отрезать. Соответственно, снижается вероятность того, что хлебные крошки попадут в дыхательные пути человека. Из небольшого тюбика с надписью «Масло сливочное» выдавливаю на хлеб небольшой слой масла.
Подношу этот импровизированный бутерброд ко рту и замираю, задумавшись. Потом улыбаюсь какой-то своей мысли и выпускаю бутерброд из руки. Бутерброд летает вокруг меня, его движения плавны и грациозны. А главное — не падает! Ни маслом вниз, ни маслом вверх, ни даже на ребро…
Не прав ты был, старик, не прав! Невесомость разрушает стереотипы..
