просчетов;
б) та же личность, но допустившая оплошность (в эксперименте подставной участник во время собеседования всего-то случайно проливал кофе на костюм);
в) во всех отношениях середнячок и посредственность;
г) та же посредственность, но еще и допускающая грубую ошибку?
Теперь, благодаря моей подсказке, вы уже знаете, что наибольшей симпатией мы расположимся не к «абсолютному совершенству», а к «совершенству с червоточинкой» (второй вариант). Что впечатляюще продемонстрировал эксперимент, проведенный с группой студентов Мичиганского университета.
Между прочим, сам автор признается, что на изучение этого неочевидного феномена его натолкнуло любопытное и не совсем понятное (хотя и подтвержденное опросами Института Гэллапа) резкое увеличение популярности президента Кеннеди сразу же после сокрушительного фиаско последнего — неудачной высадки американских солдат в Заливе Свиней на Кубе. До этого провала Кеннеди находился в зените славы, у него все было идеально, все складывалось на редкость удачно, что и вызывало бессознательное раздражение избирателей…
Вот и Холмс со временем неизбежно вызвал бы у читателей отторжение. Но гениальный психолог Артур Конан Дойл (а таким и должен быть настоящий писатель) интуитивно «посадил героя в лужу», тем самым обеспечив ему поистине неумирающую популярность.
Можно указать и другие ее причины — в частности, нескрываемую ностальгию многих англоязычных авторов к Викторианской эпохе доброй старой Англии. Своего рода «уходящей натуре», когда мир был еще стабилен и ясен, нравственные критерии не размыты, и подлецам, какие бы посты они ни занимали, в приличном обществе руки не подавали…
Наверное, и это обеспечивает успех образу Холмса — по крайней мере, в России, где аналогичные настроения владеют многими, если не большинством. Жаль только, что второе наблюдение: о том, что публичным политикам следовало бы взять на заметку описанный социально-психологический феномен — у нас, увы, не срабатывает, поскольку из лужи они по большей части просто не выбираются…
Время от времени нам рассказывают и о неудачах Шерлока Холмса, хотя чаще всего лишь упоминают о них, и эти рассказы не просто нацелены на утверждение достоверности. В них при желании можно прочитать и более важную мысль о том, что жизнь изобретательнее всяких самых искусных выдумок.
Проза
Бен Бова
Вопрос
Как только встает проблема воли, решительности, выбора действий, наука оказывается бессильной.
Немногие выбирают место для медового месяца в зависимости от того, ясные ли там ночи. Тем более мало кто покидает постель в предрассветный час и лезет на крышу. Но молодая жена Хала Джекобса понимала редкую страсть мужа.
Линда Краусс-Джекобс была, как и ее супруг, астрономом- любителем. Они познакомились на летних сборах Астрономического общества южного Коннектикута. Сейчас она стучала зубами на холоде, наблюдая, как Джекобс, тихо бранясь, устанавливает посреди штата Нью- Мексико, на скользкой крыше коттеджа, маленький, но мощный электронный телескоп.
— Скоро рассвет, — предупредила Линда.
— Знаю, — отозвался Хал. — Когда рассветет, мы снова ляжем в постель.
Эта мысль пришлась Линде по душе. Она была не настолько предана астрономии, как ее муж. Он же был настоящим фанатиком. Это давало плоды: по Солнечной системе носились три кометы Джекобса, а он был полон решимости продолжать открытия, не делая передышки даже в медовый месяц.
Возня и бормотание прекратились. Это означало, что телескоп заработал.
— Можно взглянуть? — спросила Линда.
— Конечно, — ответил он, не отрываясь от маленького экрана. — Через ми… Вот это да! Ты только посмотри!
Опасливо балансируя на крутой крыше, он отодвинулся, позволяя ей заглянуть ему через плечо. В центре холодного зеленоватого дисплея красовался мохнатый шар.
— Прошлой ночью в этой точке ничего подобного не наблюдалось, — поведал Джекобс дрожащим голосом.
— Комета? — догадалась Линда.
— Что же еще? И громадная! Видишь, какая яркая?
— Одно ясно, — заключил Эллис де Грут. — Это не комета.
Он сидел, развалившись в старом удобном кресле и закинув ноги на письменный стол. Вид у него был встревоженный. По столу были разбросаны фотографии кометы Джекобса-Каванаши.
— Откуда такая уверенность? — спросил Брайен Мартинсон, разглядывавший снимки. Мартинсон был еще молод, но уже лысоват; от прежней подтянутости не осталось следа: он расплылся от продолжительного пребывания в лабораториях и университетских аудиториях. Однако его ум сохранил остроту: лучшего студента-астронома у де Грута никогда не было. Теперь бывший студент заведовал Национальной радиоастрономической лабораторией в Западной Виргинии.
Де Грут годился Мартинсону в отцы. Редкие волосы на его голове были седы, лицо покрывали глубокие морщины: он беспрестанно глядел в окуляр телескопа и заискивал перед университетским начальством и политиками, не очень щедро отпускавшими средства на продолжение исследований. На ученом была мятая клетчатая рубашка с распахнутым воротом и потрепанные, донельзя вылинявшие джинсы — предмет зависти студентов.
Де Грут убрал ноги со стола и наклонился к молодому коллеге. Постучав пальцем по одной из фотографий, он понизил голос до шепота:
— Об этом знают только девять человек во всей стране. Мы еще ничего не сообщили прессе и даже не поместили сведения в Сети… — Он сделал драматическую паузу.
— Что же это? — спросил Мартинсон, тоже наклоняясь.
— Так называемая комета обращается вокруг Юпитера.
