— Выключи радио! — приказала она.
Я хотел возразить, но она дотронулась до моей руки. Прикосновения я не почувствовал — слишком груб материал скафандра, но мольбе в ее огромных глазах нельзя было не подчиниться. Я выключил радио и приготовился ждать. Она отвернулась, быстро подошла к краю скалы — слишком близко, учитывая хрупкость этого химического льда — и трижды включила и выключила свой передатчик.
Как все это напоминало кино!
Внизу, на прибрежной полосе, живые мазки застыли. То было сознательное оцепенение: точно так же застывает паук, почувствовав, что на него смотрят. Застывает, припадает к земле, следит за вами, перебирая свои непостижимые мысли…
Я вспомнил, как в прошлый раз одна из тварей пошла оранжевыми пятнами, и в памяти возникли жуткие кадры из научно-популярного фильма с ускоренной съемкой жизненного цикла плесени.
Картина, представшая моим глазам сейчас, тоже состояла из кадров. В одном из них пляж был полон разноцветных штрихов, в следующем опустел. Старые фильмы в подобных эпизодах пытались вызвать ощущение тревоги. Так было и сейчас. Я хотел включить рацию, но Кристи, уловив краем глаза движение моей руки, сделала предостерегающий жест.
Снова ждать?
Внизу, у моря, появилась синяя плоскость с неровными краями. Еще два-три удара моего сердца — и по синеве поползла в нашу сторону остроконечная розовая лента. С другой стороны синей скатерти в воздухе появилась коническая фигура, заметно опадающая в направлении розовой змейки. Но соприкосновения конуса и розовой змеи не произошло: под конусом возник оранжевый вихрь. Конус выбросил тонкие опоры, из-под него вырвался и тут же исчез язык пламени.
На розовом фоне проявились и поползли к неподвижному конусу синие и зеленые пятна. Вблизи конуса они по очереди чернели и исчезали. Вскоре стало ясно, что они научились соблюдать дистанцию и сгрудились у края картинки, как выведенные из игры шахматные фигуры рядом с доской.
У меня пересохло во рту, и я все-таки включил рацию.
— Откуда у них представление о нашем чувстве перспективы? — спросил я шепотом, словно нас подслушивают. В наушниках прозвучал взволнованный шепот Кристи:
— Это не двумерные существа.
Конечно! Мир этих существ — не безликая плоская равнина, а сами они — не воскообразные штрихи на поверхности…
Тем временем конус опять изрыгнул огонь и стал подниматься, пока не пропал из «кадра». Остававшиеся синие точки почернели и исчезли.
Через некоторое время в «кадр» полезли новые точки, устремляясь к месту, где прежде находился конус. Первопроходцы чернели и умирали, но так происходило недолго. Закончив исследование, точки продолжили путь.
Мгновение — и синяя скатерть с пустой розовой полосой исчезла, а берег снова опустел.
— Зачем ты мне это показала? — спросил я, повернувшись к Кристи.
Сквозь щиток шлема были видны только ее глаза — огромные, голубые, серьезные и испуганные.
— Я не могу принять решение одна. — Поколебавшись, она закончила: — Сам понимаешь.
Я понял: она не Бог.
За весь обратный путь мы не произнесли ни слова. Потом мы сидели в комбинезонах, заменяющих нижнее белье, заваривали и пили чай, беседовали ни о чем, описывая круги, словно боялись сказать самое главное.
Все мы — живые мертвецы. Эта мысль не покидала меня весь обратный путь. Она цеплялась ко мне, как прилепился к вездеходу снежный буран: он то заворачивался воронкой, то затихал, то снова оживал, словно птичья стая, выпархивающая из-под гусениц.
Меньше двух тысяч выживших! В старых романах этого оказалось бы вполне достаточно: целых две тысячи окрыленных «перволюдей», работающих не покладая рук, с надеждой взирающих на безжизненные пространства, достигающих берегов бескрайнего моря, размножающихся и снова заселяющих Землю.
Увы, Солнечная система лишилась своей обитаемой планеты.
Я вспомнил репортажи с лунной базы. «Орбет» доставит с венерианской орбитальной станции не только тех, кто не покончил с собой, но и особо прочные буры, предназначавшиеся для изучения поверхности Венеры. Вместе с бурами прибудет и один из пилотируемых спускаемых аппаратов.
Тогда мы все поймем. Тогда будем знать точно…
Я не мог не представить себя в той первой экспедиции, на борту спускаемого аппарата, пронзающего бурые сумерки и опускающегося на поверхность планеты…
А ведь я бывал на Венере, работал в тамошней атмосфере… А в детстве читал статьи о том, как легко уничтожить хрупкую экосистему.
Я представлял себе фантазию и реальность: уничтоженные ядерной войной города, Землю, испепеленную лавой. Горький дым — вот и все, что осталось от нашей цивилизации.
Кристи наслаждалась паром из своей чашки и как-то странно посматривала на меня. Чем стала гибель Земли для Кристи Мейтнер? Погиб ли близкий человек, или она восприняла Катастрофу как массовую смерть чужих людей? Миллиардов чужаков?
— Наверное, нам лучше обсудить все прямо сейчас, — произнесла она. Видимо, мое нежелание разговаривать не бралось в расчет.
Я кивнул, не зная, чего мне больше хочется. Ее лицо нельзя было назвать выразительным. Та же проблема, что и у меня. Я попытался вспомнить свое отражение в зеркале, но увидел только туман. На что же она так таращится?
— Все просто, Ходжа, — начала она. — Они ЖИВЫЕ, это ИХ мир. Если мы здесь останемся, то даже при том, что нас всего жалкая горстка, среда на Титане будет медленно, но неуклонно изменяться и в результате превратится в мир, где они больше не смогут жить.
— По-моему, сейчас важнее другое: мы нашли разум. Чуждый, но разум!
Она покачала головой.
— Если мы с тобой постараемся сохранить это в тайне, если попытаемся уберечь их, то потом, вернувшись на лунную базу…
— Земля не возродится, — сказал я жестко. — А мы не проживем на Луне долго. Спутники Сатурна — самое подходящее место. По крайней мере — шанс…
— Нет. Наша партия в любом случае проиграна, — сказала она.
В принципе, она права.
— Ты предлагаешь, — продолжала Кристи, — чтобы мы набились все сюда, уничтожили жителей Титана, а потом все равно вымерли, перечеркнув не только собственное, но и чужое будущее?
Какой должна быть моя следующая реплика? Все, догадался: «Пойми, Кристи, ты получила неопровержимые доказательства, что жизнь свойственна Вселенной как таковой!» Идиот! Ведь я помнил, как она выглядела, какими огромными были ее глаза, когда она стояла у меня за спиной с ледорубом и собиралась с духом, чтобы совершить убийство.
— Не пойму, о чем мы тут толкуем, зачем произносим старомодные заклинания экологов? — В точности как болваны, протестовавшие черт знает когда против запуска «Кассини», но не желавшие пошевелить даже пальцем, чтобы избавить мир от чудовищного запаса водородных бомб!
Главное — выбрать цель. Выбрать среди целей ту, что проще.
— Не в том дело, — возразила она утомленно. — Если бы все исчерпывалось тем, что они живые, что они разумные, ты бы здесь сейчас не сидел.
— Шарахнула бы ледорубом? — спросил я с улыбкой. — Интересно, и как бы ты потом объяснила мою гибель?
— Тогда я об этом не думала.
— Ясно. Ну и почему же я до сих пор цел?
Долгий недоуменный взгляд, попытка постичь, прячется ли во мне душа, такой ли я человек, как она. Но ответа нет. Вместо этого:
— Позавчера я получила доказательства, что их жизнедеятельность связана с прямым ядерным
