не допускает каких-то… порывов, характерных для человека.
— Но мы, как и люди, охотники.
Несколько неожиданная, но хорошая мысль. Подумав, я кивнул.
— Мои охотничьи инстинкты — часть того, что привело меня к убийству Гренабелосо. Люди — оседлые существа. Мы также пытаемся защитить свой вид. Второпях соображая, как поступить, я решил, что беса — гуманоидное существо и нуждается в моей защите.
Хреса покачал из стороны в сторону огромной клешней, этот жест я бы приравнял к утвердительному кивку, хотя внешне он больше походил на уклонение от ответа.
— Мы не оседлые, — согласился он. — Нам трудно понять, как люди ощущают, что им принадлежат какие-то вещи. Например, можно ли считать своим кусок земли? Я много раз слышал, как ты называешь долину «своей», хотя ее создал не ты. Ональби считают своим только то, что они сделали. Не ты создал долину, а природа; но ты называешь ее своей, хотя даже по вашим меркам она принадлежит ональби. Как она может быть твоей, когда она наша? Я могу понять твое отношение к глинобитной хижине. Ты ее построил. Она твоя. Но про долину я не понимаю.
Мне оставалось только пожать плечами в надежде, что Хреса правильно оценит этот жест.
— Согласен. То, что ты говоришь, верно. Я подумаю об этом и отвечу тебе в следующий раз, когда заберусь сюда повидаться с тобой.
Хреса положил устрашающую клешню рядом с моим бедром. Я не вздрогнул, это был жест сродни тому, когда кладут руку на плечо.
— Пожалуйста, сделай так, чтобы забраться сюда поскорее. Я буду ждать твоего ответа.
Спускаясь к хижине, я ощутил первое дуновение холодного ветра. Мне почудилось, что это прикосновение Старухи с косой.
Проснувшись на следующее утро, я увидел, что землю покрывает трех-четырехсантиметровый слой снега. Большие пухлые хлопья падали ровно, ветер почти не относил их. Я водрузил на место дверь, которую соорудил из веток, обмазанных глиной, и принялся раздувать угольки, оставшиеся от вчерашнего костра. Огонь надо было развести не слишком слабый, иначе он не давал достаточно тепла, но и не слишком большой, иначе он заполнял куполообразную хижину дымом, от которого слезились глаза, и приходилось время от времени выбегать наружу прочистить легкие. Когда мне удавалось добиться нужной величины пламени, дым поднимался вверх легкой струйкой и выходил через круглое отверстие в крыше.
Услышав шаги Роналда Хикока за дверью, я удивился, потому что ждал его не раньше, чем через день-другой.
— Тук-тук, — произнес он.
— Входи.
— Как это сделать… толкнуть внутрь?
Я подошел и отставил дверь в сторону. Прежде чем я успел пристроить ее на место, впустив Хикока, внутрь ворвались холодный воздух и снег.
— Спасибо, — пробормотал он, неудобно согнувшись и стараясь не наступить в огонь. Он тяжело уселся. — Я принес тебе второе одеяло. Подумал, может быть, оно тебе понадобится — ведь снег и все прочее.
— Да, я, наверное, повешу его на дверь, пока не сделаю новую. Эта стала осыпаться.
Похоже, ему это не понравилось.
— Как знаешь. Послушай, в самом деле, дай я наконец попробую перевести тебя в какое-то другое место. Получив здесь воспаление легких, ты никому ничего не докажешь. Если будешь настаивать, я даже постараюсь сделать так, чтобы ты мог спать на гвоздях.
Я с трудом сдержал раздражение.
— Спасибо, не надо. Пока я чувствую себя нормально.
Он расстегнул парку.
— А здесь теплее, чем я думал, — заметил он.
— Пока Хреса приносит мне топливо и еду, со мной все в порядке.
Роналд хмыкнул.
— Я рад, что у тебя все хорошо. Некоторые из наших просто на стену лезут.
— Контактная группа? Что-нибудь не так?
— Все не так. Нам известны лишь имена ональби. Как только мы пробуем перейти к каким-то проблемам, например, как поступить с тобой, ональби переводят разговор на другую тему. Они относятся к нам, словно мы двоечники.
Работая коком, я знал на корабле всех. И у меня было свое мнение по поводу того, кто чего стоит.
— Ты обвиняешь их? Да вы все ведете себя как политики, которые пытаются привлечь на свою сторону избирателей!
Он дернулся, будто я его ударил.
— А ты обвиняешь ученых? — насмешливо спросил он.
Я пожал плечами:
— Может быть. Хотя они все прекрасные люди, за исключением, возможно, Фарака. Его я бы держал как можно дальше от ональби.
Для собственной безопасности я сменил тему.
— А как дела у лингвистов?
— Ну, у них все благополучно. Послушать их, так ональби, с которыми они работают, просто асы языкознания. Все, что требуется от наших, это начать какую-то мысль, а ональби тут же ее подхватывают. Эйлин говорит, что у них интуитивное понимание рещей, которых они даже никогда не видели. Это поразительно. Она подробно излагала им историю транспорта, рассказала об автомобилях, о верховых лошадях, и вдруг один из ее подопечных развил идею повозки — колесного транспортного средства, передвигающегося с помощью не электричества, а лошади, и спросил, как она у нас называется. При том, что сами ональби никогда не использовали тягловых животных. Они все делали сами, пока не изобрели машины, которые стали работать на них.
— Жаль, что у ученых нет таких ональби.
— Знаешь, кажется, они кого-то дожидаются. И пока этот кто-то не появится, наши ученые будут топтаться на месте. Даже тот лингвист, что придумал идею повозки, не разговаривает с ними, хотя ясно, что он очень толковый парень. Социологи считают, что у них кастовая система, законы которой они не могут нарушать.
Я покачал головой:
— Не думаю. Я общался с несколькими ональби, и они относились друг к другу как равные.
Он ухмыльнулся:
— Корабельный кок авторитетно утверждает… Думаю, все там, на корабле, затаив дыхание, ждут, пока я вернусь и сообщу им твое мнение.
Наверное, я заслужил этот издевательский упрек — ведь я задел контактную группу, в которой он работал.
— Если кастовая система существует, я буду сильно удивлен.
— Наши считают, что именно поэтому у контактной группы ничего не получается. Возможно, мы в некотором роде не та каста.
— Не то, чтобы каста… скорее, общество равных, а твоя контактная группа, наверное, не соответствует их представлениям о равноправии, — осторожно предположил я.
— Ну а если ты собираешься предстать перед судом равных, — огрызнулся он, — тебе лучше начать поиски уже сейчас. Я думаю, искать двенадцать коков-ональби тебе придется долго.
С течением времени поведение моих соплеменников заботило меня все меньше и меньше. Возможно, я превращался в аборигена. Возможно, тем самым я пытался дистанцироваться от склонного к ошибкам «хомо сапиенс», который убил разумного инопланетянина только потому, что тот не выглядел «нормальным». К тому же, что ни говори, люди, похоже, не такая уж распрекрасная компания.
Я не мог быть в претензии к Хикоку за его саркастический выпад — ведь это я вывел его из себя. Но
