Расставшись с двумя женщинами, Альбер Гиттар, несмотря на жару, шел быстрым шагом. Теперь, когда картина бедствия Клотильды и Бригитты не стояла у него перед глазами, он видел ситуацию с большей ясностью. 'Всему свой черед в этой жизни, — бормотал он. — В настоящее время меня не отвергают. Я превратился в истинного друга, тогда как раньше был лишь досадной помехой. Я нужен. У каждого свой черед на хорошую роль. Если бы я походил на этих женщин, то в этот момент насмехался над ними. Я поступил бы так, как они поступили со мной. Я делал бы вид, что сочувствую их страданиям и, неожиданно, обнажил бы свои батареи. Это было бы жестоко, но только для того, чтобы отплатить им тем, что они сделали мне'. Шагая, он слышал, что говорит вслух. Он расправил плечи. Он стучал себя в грудь. Время от времени, он поворачивал голову то налево, то направо, с решительностью, словно какой-нибудь шум, вместо того, чтобы испугать его, только привлекал его внимание. 'Да-да, всему свой черед. Бывают взлеты, бывают и падения. И только в старости остаются одни взлеты'. Образ Винни встал у него перед глазами. В то время как мир сражался с тысячей забот, измен и страданий, Винни терпеливо ждала его возвращения. Следовательно, он был счастлив, тогда как другие страдали. Эта женщина, которая любила его так, как не любили ни одного мужчину, эта мирная жизнь, где каждый жест, каждое слово были наполнены огромным смыслом, все это было сладостно на фоне сражений, страданий и ненависти этого мира. Гиттар распрямился еще больше. Как и в тот день, когда он ушел от мадам Бофорт и Бригитты, он не обращал никакого внимания на очарование этого лучезарного вечера. Его радость исходила лишь от него самого. Ему встретилась девушка, которая была красивей всех женщин из его окружения. Ни на секунду эта встреча не омрачила его радость. Узкий круг, в центре которого он находился, был для него единственно существовавшим. Если в этих пределах он был несчастен, то весна могла длиться полгода и разносить радость по всей земле: он бы оставался несчастным. Но если, опять же в этих пределах, он был счастлив, то самые большие и самые настоящие счастья всех континентов нисколько не уменьшили бы его собственное. Мужчины могли быть красивыми и молодыми, женщины — блистательными и умными, все это не мешало тому, что Клотильда Пенне и Бригитта Тьербах, которые водили его за нос, были теперь несчастны, а он наслаждался удовольствием таким не быть.
Придя к себе, он застал Винни, которая ждала его с нетерпением, но удержалась от того, чтобы проявить это нетерпение и задать Альберу Гиттару какой-либо вопрос.
— Ну вот! Милый и нежный друг, — сказал наш герой в хорошем настроении, — чем вы занимались, пока меня ждали?
— Я писала, читала, — ответила Винни, которая, чтобы не досаждать Альберу Гиттару, не осмеливалась признаться, что не переставала думать о нем.
— А я, я думал о вас…
— О! Как вы любезны. Я тоже, тоже думала о вас, но боялась вам об этом сказать.
— Вы не дали мне договорить. Я думал о вас… Это правда… Но не так, как вы это себе представляете… Я думал о вас, о вашем сердце и уме. Вы помните тех двух дам, что приходили к нам в гости, несколько дней назад? Я только что их видел. Первая, та, что понравилась вам меньше, была замужем. Ее муж уехал с любовницей. Вторая, та, которую вы нашли симпатичной, тоже замужем, но она изменила своему мужу, и последний узнал об этом.
— Никогда бы не поверила, что такое возможно. Однако они выглядели такими любезными…
— И естественно, они спрашивали у меня совета. Теперь они хотят, чтобы я их защищал. Они воображают, что я по-прежнему свободен. Они не понимают, моя милая Винни, что я люблю вас, что мое сердце занято, что я абсолютно ничего не могу для них сделать.
— О! Альбер, не говорите так. Вы делаете мне больно. Я ни за что на свете не хотела бы быть невольной причиной их зол. Я не как другие женщины. Если вы хотите для них что-нибудь сделать, сделайте… Я вас уверяю, что никогда… никогда… не упрекну вас за это.
Этот призыв разочаровал нашего героя. Разговаривая с Винни так, как он это делал, ему нравилось воображать, что его счастье запрещает ему вмешиваться в личную жизнь других женщин. И вдруг увидеть, что все было не так, было для него как ушат холодной воды.
— Как, Винни, вы разрешаете мне принимать участие в подобных аферах? Вы отдаете себе отчет, какая опасность вам грозит? Я удивляюсь, действительно ли вы меня любите так, как говорите об этом.
— О! Альбер, как вы можете так говорить. Но я думаю только о вашем счастье. Если это правда, если мне грозит опасность, я умоляю вас, Альбер, не встречайтесь больше с вашими друзьями. Вы ужасны, Альбер. Вы делаете из меня самоуправную женщину.
— Я вас люблю, Винни.
— Но, тогда, делайте все, что хотите. Когда ты любишь и любим, то нечего опасаться…
— Это как посмотреть… Я уверяю вас, Винни, вы должны быть более требовательны.
— Ну, хорошо! Альбер, обещайте мне: с этими дурными женщинами покончено.
На этот раз наш герой почувствовал облегчение. Уже с большей нежностью он продолжил:
— Забудем эту маленькую ссору, первую и последнюю, и поговорим о чем-нибудь другом.
— Но ведь и не было никакой ссоры, — пробормотала Винни, которая, из одной этой фразы уже решила, что потеряла любимого ею мужчину.
Этим же вечером Альберу Гиттару удалось созвониться с мсье Пенне. Они договорились встретиться на следующий день, без того, чтобы возник вопрос о причинах этой встречи. Они обменялись парой банальностей и распрощались как старые друзья.
— Как поживаете, мсье Пенне? — сказал Гиттар последнему, ожидавшему его на террасе кафе, в котором они накануне договорились встретиться. — Очень рад вас видеть.
Альбер Гиттар был полон уверенности. Он гордился исполняемой им ролью посредника.
— Что вы натворили? — после небольшой паузы сказал он тоном несколько слишком мелодраматическим.
Мсье Пенне в знак бессилия приложил руку себе ко лбу. Все в его поведении говорило о том, что он не нес ответственности за то, что с ним происходило.
— Я спрашиваю вас: что вы натворили? — повторил, с большим простодушием на этот раз, Альбер Гиттар.
— Что я натворил? Что я натворил? Я вам расскажу… Я — низкий, отвратительный персонаж… Я заслуживаю всяческих наказаний, но только чтобы у меня не отнимали Андре, чтобы она везде была со мной, эту женщину я люблю больше своей собственной жизни.
— Послушайте, дорогой мой, вы говорите с мужчиной. Вы можете все мне рассказать.
— Вы все знаете. Моя жена должна была вам рассказать. Я ушел. Я покинул дом ради Андре.
— В конце концов, у вас не было права так поступать. Мне бы и в мысли не пришло, влюбись в меня самая красивая женщина на земле, бросить Винни.
— Но это не то же самое… Вы ее любите, она… любит вас…
— Это верно… — ответил Альбер Гиттар, польщенный, неизвестно почему, тем, что любил женщину. — Я действительно ее люблю. Но если бы я и не любил ее, я бы не поступил иначе.
— Вы не можете знать, что значит жить с человеком, которого ты не любишь.
— Но вы ее любили, в конце концов.
— Я уже даже и не знаю. И потом, не говорите мне больше о ней.
— Это мой долг.
Произнося последние слова, Альбер Гиттар чувствовал себя возросшим. Разве было не приятно для человека, который до сих пор был всего лишь доверенным лицом, неожиданно превратиться в примирителя, поборника справедливости. Гордый, полный важности, он продолжил, словно он обращался к пьяному:
— Вы пойдете за мной, мсье Пенне, и вы благоразумно вернетесь домой. Слушайтесь меня, иначе я рассержусь. Вы слышите меня, мсье Пенне?
Последний в изумлении смотрел на Гиттара.
— Следовать за вами?
— Совершенно верно. Вы пойдете за мной. Клотильда ждет вас. Этот побег раскрыл ей глаза. Она поняла свои ошибки. И с сегодняшнего дня вы увидите, насколько вы будете счастливы. Пойдем, вставайте. Это уже довольно продолжалось. Я уверен, что в глубине души вы со мной согласны. Не правда ли?
