Повариха развернулась на сто восемьдесят градусов. Ее большая грудь вздымалась и колыхалась, а карие похожие на бусинки глаза сияли странным светом. Прутки остановились и показывали прямо на Мару.
– Вы соображаете, что делаете? – На щеке Мары задергался мускул. – Это прутки для поиска воды!
Пруденсия немедленно приняла невозмутимый вид и почти королевскую осанку.
– Да, помимо всего остального.
– Избавьтесь от них. – Мара подошла ближе. – Я не хочу иметь подобные вещи под моей крышей.
Кухарка следила за ней с тем выражением в глазах, которое можно было назвать только высокомерным.
– Здесь присутствует очень страдающая душа, и вам нужно быть мудрее и проявить немного сострадания. Подобные существа нуждаются в нашем понимании.
–
Пруденсия кивнула.
– Тех из нас, кто по-прежнему находится на земном плане.
– Думаю, что именно вам будет необходимо понимание, когда я сообщу об этом Мердоку.
С женщины слетела некоторая часть высокомерия.
– Я только пытаюсь помочь, – прутки исчезли у нее в кармане. – Этот новый пришелец очень огорчен. Не думаю, что вы ему нравитесь.
– Меня не волнует, даже если он ненавидит меня. Призраков не существует, миссис Макинтайр. Ни здесь, ни где-нибудь еще.
– О-о-ох! – Пруденсия вздрогнула и прижала пальцы к вискам. – Вы не должны были говорить этого. Он сказал, что вы оскорбили его.
– Думаю, вам пора отправляться к себе. – Мара положила ладонь на локоть женщины и направила ее к двери. – Если подобное не повториться, я ничего не скажу Мердоку.
Пруденсия сжала рот.
– Этому старому паразиту тоже надо думать лучше о своем языке в присутствии духов, – сказала она, выметаясь из двери.
Мара наблюдала за ее уходом по тускло освещенному коридору и сделала длинный выдох, когда повариха исчезла за углом в дальнем конце прохода.
Странно или нет, но эта женщина что-то ощущала.
И от этого вывода у Мары похолодела кровь.
Только дурак не признал бы совпадения, что прутки сошли с ума точно в том месте, откуда Горячий Шотландец обращался к ней.
Мара вздрогнула. Она не верила в совпадения.
Но по-настоящему верила в судьбу. И та начинала ее беспокоить.
От направления, которое приняли ее мысли, по спине пробежал холодок, но она расправила плечи и вернулась к библиотеке.
Однако, не зашла внутрь.
Беспорядок, который она там учинила, вполне можно убрать и завтра.
Хотя Мара и верила в судьбу, но она еще была и благоразумна. А тени в углах были темнее, чем прежде. И ближе. Длинные, черные пальцы тянулись поперек ковра и указывали на нее так же, как и прутки Пруденсии.
И это было не все.
Лунный свет играл на кресле с высокой спинкой, стоявшем близко к одному из тех углов, и она почти смогла представить фигуру, стоящую там. Мужскую фигуру, расплывчатую в неясном свете луны, но достаточно хорошо очерченную, чтобы показать высокий рост и широкие плечи.
И не может быть, чтобы это было слабым мерцанием щита.
Сердце Мары тяжело застучало. Она с трудом сглотнула, мигнула, и иллюзия пропала.
– Это не сработает, – сказала она, закрывая дверь. – Я не боюсь.
Особенно лунного света, имеющего форму человека.
Несмотря на это, она понеслась в спальню в два раза быстрее.
Алекс материализовался у кресла с высокой спинкой, едва не задохнувшись от возмущения. С негодованием он смотрел на закрытую дверь библиотеки, где она стояла на пороге, и каждый дюйм ее прекрасно сложенного тела был обрисован лунным светом и светом от настольной лампы.
Соблазнительная – вот какая она была.
Настоящая женщина, с роскошными формами и искусительной зрелостью, блестящие медью волосы падали вокруг ее плеч, и еще эти сладкие полные груди, на которых он зациклился. И намек на острые, сжавшиеся от холода, соски. Ее большие янтарные глаза заблестели сильнее, когда она заметила его у кресла, наблюдавшего за ней.
И именно это и злило его.
Она видела его, но отказывалась признавать это.
Плохо, что она не отправилась искать его, когда услышала, что он играет «Парень из Хайленда». Увидь она его тогда, перед ней предстало бы восхитительное зрелище, слишком яркое и бесстыдное, чтобы отрицать. Он играл на волынке в полных горских регалиях, надеясь поймать ее за разглядыванием его из-за штор, и планируя сыграть фокус с сильным ветром, чтобы показать ей то, что носил под клетчатым килтом настоящий горец!
Но эта маленькая фурия не воспользовалась случаем. Что ж, тем лучше.
Его обнаженные мужские чресла выдали бы его, если она на них бы вытаращилась.
– Эта девушка – чума, – прорычал он, одним махом преодолевая расстояние от кресла до стола, за которым она работала, проводя часы за раскапыванием всей лжи, которая когда-либо говорилась о нем. – Да, это худший вид чумы.
Но в комнате сохранялся ее аромат, чарующие, экзотические нотки которого заставляли его сходить с ума. И мучиться. Пока он не вспомнил выражение ее лица, когда он открыл правду.
То, чего он не делал ни для кого из Макдугаллов.
И, тем не менее, она все еще не верила ему.
– Яйца Люцифера! – выругался он, поворачиваясь к окну и пристально вглядываясь в шторм, разразившийся в устье. Темные воды блестели, как полированный оловянный кубок, выглядевший таким же холодным, как сердце этой мегеры. Ничто из того, что он сказал, не убедило ее.
Он снова потерпел неудачу.
Даже пришпилив своим лучшим кинжалом ее ночное одеяние к кровати, он не помог себе в поисках способа избавиться от нее.
А в данный момент он к тому же хотел находиться
Вожделение к Макдугалл не просто приводило его в бешенство; сама эта идея заставляла подгибаться колени.
Никогда не думал он, что является таким… бесхребетным.
Скоро он будет немногим лучше Хардвика.
– Нет, до этого не дойдет, – поклялся он, упав на колени перед скамейкой у окна. Мрачно хмурясь, он одним сильным ударом руки сбил подушки с кисточками на пол.
Потом наклонился вперед и положил голову на сложенные руки.
Он вовсе не ждал, что святые прислушаются к его молитвам. Не теперь, в этом его злосчастном существовании.
Колин Макдугалл, сукин сын с черным сердцем, превратил его в