клановую расцветку Макдугаллов, но укрывшись ими до подбородка, Мара почувствовала себя лучше.
Почти ожидая услышать его низкий с шотландским акцентом голос, орущий на нее, она проигнорировала покалывание в затылке, пытаясь не смотреть на все эти величественные старинные портреты на стенах спальни. Поскольку подозревала, что если осмелится, то это окажется не один из ее бородатых, завернутых в пледы, предков, хмуро глядящих на нее, а он.
Готовый выйти из тяжелой золоченой рамы и начать раздирать каждый найденный в комнате клочок шотландки цветов Макдугаллов. Она не сомневалась, что он может это сделать.
Любой, кто проходил сквозь стены и средь бела дня исчезал с крупа лошади, мог сделать все, что угодно.
Уверенная в этом, девушка еще глубже скользнула под одеяла. Доживи она до ста лет, все равно не забудет, как он просто растворился, когда они добрались до конюшен.
О-о-о, да! у этого человека имелся весьма внушительный репертуар.
И что бы еще он ни делал, это не должно удивлять ее.
Что ее беспокоило, так это его инсинуации относительно ее предков. Не то чтобы она много думала о них. Безусловно, не так как ее отец с его слабостью к генеалогии.
Черт, иногда он с таким воодушевлением говорил о предках типа Колина Макдугалла и Леди Изобэль, что Мара почти ждала, что они собственной персоной явятся прямо к обеду и позвонят в дверь дома на Уан Керн Авеню.
Хью Макдугалл был одержим генеалогией.
К великому удивлению Мары, с тех пор как она прибыла в Рэйвенскрэйг, этот вопрос тоже начал волновать ее. Не до помешательства и не до остекленения глаз как у отца, но достаточно, чтобы возмущаться всякий раз, когда Горячий Шотландец пытался очернить их имя.
Макдугаллы – отличный горский клан. Древний и гордый. Если они считали Роберта Брюса своим смертельным врагом, значит, у них на то были причины.
Теперь, когда больше не осталось сомнений в правдивости заявлений оловянного солдатика о своей призрачной природе, она могла предположить, что он знал их. Из этой вероятности проистекал только один вывод.
Он – мерзавец, который толковал правду в своих собственных интересах.
Исторические хроники не лгали.
Врал этот негодяй, и, похоже, он был первостатейным подлецом.
Опасным, интригующим и слишком сексуальным.
Мара прикусила губу. У нее внутри начал пульсировать требовательный жар. Вихри мучительных ощущений закручивались в животе и растекались по всему телу, прямо до пальчиков ног, окрашенных в красный цвет.
Она вздохнула. Правду невозможно отрицать. Так же, как она любила спать обнаженной, точно так же ее сердце делало сальто при виде плохих парней.
Такая досада, что этот оказался призраком.
И все зашло слишком далеко.
Но прежде, чем она успела выкинуть его из головы, по комнате пронесся порыв холодного воздуха, который всколыхнул драпировки из шотландки и погасил все до единой лавандовые свечи Иннес. За одну секунду температура скакнула вниз, от прохлады до нестерпимого холода.
– О-о-о, нет, – простонала Мара, ее глаза расширились, когда огонь в камине взметнулся и зашипел.
Торф никогда не выстреливал высоким, многоцветным пламенем – торф всегда горел спокойно. Даже она знала это.
А потом огонь снова стал неярким, и все стихло.
Как и должно было быть.
Мара сглотнула, спрашивая себя, не сон ли это. Может она просто проснулась от кошмара?
Несколько серебряных чаш со святой водой теперь были раскиданы по полу. Их содержимое впитывалось толстым турецким ковром – достаточное доказательство реальности пронесшегося вихря.
Реального настолько же, как и призрачный горец, наславший его.
Мара глубоко дышала. Это
Именно то, чего она и надеялась достигнуть. И все же, крохотная частичка ее будет без него тосковать.
Быть изнасилованной настоящим средневековым рыцарем может и являлось ее фантазией, но она предпочитала, чтобы он явился к ней сквозь время, а не просто возник из воздуха. Призраки на повестке дня у нее не значились. Горячий или нет, но его необходимо изгнать.
Настало время для секретного оружия Пруденсии.
С грохочущим сердцем девушка слетела с кровати и за зеркалом на каминной полке отыскала пучок высушенного шалфея.
– Вон отсюда, – торжественно произнесла она слова, которым ее научила повариха. Потом поднесла к траве спичку. Пучок мгновенно вспыхнул, струя едкого дыма ударила ей прямо в лицо, и глаза защипало.
– Проваливай! – приказала она, и от ее тона Бен шмыгнул под кровать, отчего Мара нахмурилась и с силой потерла слезящиеся глаза. – Посмотри, какие из-за тебя проблемы, сэр Алекс! Пугаешь бедного старого пса. Возвращайся к Димблеби и преследуй какую-нибудь другую мебель! Оставь меня и Бена в покое.
Она начала задыхаться, но продолжала двигаться по комнате, махая тлеющим шалфеем. Вскоре в воздухе сгустился ядовитый дым. Зловонное облако было таким плотным, что она бы не смогла увидеть ублюдка, даже если бы он появился прямо перед ней.
– Проклятье! – Мара задыхалась, горло жгло огнем.
Бен под кроватью заскулил.
– О-кей, я заканчиваю, – заверила она его, тряся шалфеем, чтобы загасить горящую верхушку пучка. От ее усилий дым стал гуще, а на пол дождем посыпался пепел.
– Будь оно все дважды проклято! – вскрикнула она и подпрыгнула, когда пепел попал ей на ноги.
В отчаянии Мара схватила вазу с розовыми дельфиниумами, бросила цветы на кровать и сунула горящий шалфей в воду. Проверенное кухаркино оружие против призраков тут же зашипело и выдало последнюю струю дыма.
Потом все стихло.
За исключением гула крови в ушах Мары и раскатов густого мужского смеха, донесшегося из окон.
Она узнает его где угодно.
Даже среди тысячи смеющихся радостным смехом мужчин. И этот вывод заставил ее сердце остановиться.
Нет, ее сердце бешено стучало. Грохотало от головокружительного облегчения: она изгнала его.
Более того, в груди нарастала радость, и только боль в горле мешала ей посмеяться над ним. Вдруг она осознала, что назвала его
Но по очень печальным причинам.
Причинам, которые подчеркнула внезапная тишина на крепостной стене.
Горячий Шотландец ушел.
И как бы ей не хотелось, она не могла отправиться следом за ним.
– Ох, Бен, что мне делать? – выдохнула она, глядя, как пес укладывается на своем месте, на коврике у камина.
Понимая, что сделать она ничего
