– Тогда возможно мы должны переместиться в кровать? – предложила она, наблюдая за своими пальцами, спускающимися все ниже.
– Ты щедро одаренный мужчина, – пропела она, скользя ладонью по густым завиткам его паха. – Для меня будет особым удовольствием позаботиться о тебе.
– Скоро, девушка, скоро, – выдохнул Алекс. Упоминание слова «кровать» вызвало еще один болезненный укол вины.
Подавляя это чувство, он закрыл глаза и сосредоточился на движениях ее руки. Она поглаживала его, как Мара в ее сне, когда запустила руку под его плед и сжала ее вокруг его плоти.
Но, в отличие от призрачных пальцев Мары, пальцы леди Гальяны он мог чувствовать.
Чувствовать их и представлять, что они принадлежат Маре.
Вот уж чего ему совершенно точно не следовало делать.
Алекс нахмурился и подавил стон.
Он заслужил свое удовольствие. Особенно, учитывая, сколько времени прошло с тех пор, как женщина прикасалась к нему столь интимно. Вполне естественно, что он едва сдерживается, чувствуя ласку теплой воды и волшебство опытных пальцев норвежки.
Глядя на потолочные балки, он прерывисто дышал, находясь ближе к краю, чем был в течение многих веков.
Потом ее пальцы опустились еще ниже, танцуя на сжавшихся мешочках, массируя и поглаживая их.
– Ты мечта каждой женщины! – выдохнула она, сжимая его налившийся член другой рукой и лаская его.
– Имей милосердие! – вскрикнул он и едва не выскочил из воды.
Будь проклята его душа за эту потребность. И будь проклята Мара Макдугалл, которая заставила его пылать такой бешеной страстью! И теперь из-за нее одна из девок Брана О’Барра довела его до того, что он едва не излил свое семя в воду, опозорив себя, как безбородый сквайр, впервые уловивший запах женщины.
И это
Может, даже двоих одновременно!
Однажды, еще до Изобэль, он даже справился с тремя.
А теперь мог думать только о ней. Отчего чуть не излился прежде, чем его до боли возбужденное древко успело приблизиться к медовому горшочку светловолосой шлюхи.
Сладость, которая внезапно вообще перестала его интересовать.
Даже отталкивала.
В самом деле, одна только мысль, обладать любой другой женщиной, кроме Мары, погасила его страсть, и его желание наглядно уменьшилось.
Такая видимая демонстрация смутила его еще больше, чем, если бы он утратил контроль и спустил свое семя слишком скоро.
Алекс рассердился. В голове запульсировала тупая боль.
– Господи помилуй, – выдавил он и, вспыхнув от унижения, вцепился руками в бортики купальни.
Не в силах встретиться взглядом с норвежкой, Алекс заскрипел зубами и закрыл глаза. Он знал, что она расстроится. В лучшем случае – растеряется, в худшем – окатит насмешкой и презрением.
И у нее будут все основания.
Он презирал себя. Неужели Мара держала его так крепко, что у него даже не получалось переспать с другой женщиной? Даже после столетий воздержания?
Униженный взгляд вниз, сквозь ресницы, дал ему ответ.
Точно, так и есть.
Никто не мог сотворить с ним подобного, кроме огненноволосой, янтарноглазой Мары Макдугалл.
И теперь он превратился в совершенно неистового безумца.
Обезумевшего от любви.
– Я не нравлюсь тебе? – начала допытываться норвежка, ее тон говорил, что она уже все поняла.
Алекс вздохнул.
– Это не ты, – открыв глаза, ответил он.
К его удивлению, она больше не казалась столь же красивой, как в зале. Возможно, причиной тому послужил свет факела, но ее белокурая коса вдруг показалась ему обесцвеченной солнцем соломой, а не шелковистым льном, всего лишь бледной тенью по сравнению с блестящими медными локонами Мары.
– Если не я, тогда что? – с раздражением потребовала валькирия. – Или мои прелести меньше, чем ты привык? Может мне показать их более откровенно?
Встав в полный рост, она обеими руками провела по полным грудям, поднимая и сдавливая их, пока бледные ареолы ее сосков не появились над окаймлявшей лиф золотой тесьмой.
– Тебе не нравится то, что ты видишь?
Алекс находился в нерешительности.
– Ты прекрасна, – уклончиво ответил он, скрестив ноги, чтобы скрыть недостаток восхищения. – Хорошо сложена и… возбуждаешь желание. Великолепная женщина, – добавил он, стараясь опуститься в бадью еще ниже. – Ты распалила бы кровь любого мужчины.
– Но не твою? – уточнила она. Ее щеки начали краснеть.
– Боюсь, мое сердце уже отдано, – сознался Алекс, не в силах больше притворяться. – А вместе с сердцем и мое тело.
Леди Гальяна фыркнула.
– Больше половины мужчин, которые приходят в зал Брана, имеют жен и возлюбленных.
– У меня… не так.
– Тогда докажи это, – бросила она вызов, дергая лиф вниз, так что ее груди выпрыгнули наружу.
Дерзко глядя на него, она пощипала соски, потирая их и дергая. Ее возбуждающие действия должны были заставить его отвердеть как гранит.
Другой мужчина возбудился бы сверх всякой меры. Ее огромные груди и напряженные кончики сосков молили о внимании. С этими сосками мужчина мог бы забавляться часами, играя, неторопливо посасывая, наслаждаясь каждым мгновением.
А соски норвежской красавицы взывали к нему. Тянулись к нему, требуя прикосновения. Ожидая. Подстегивая его.
Остальные ее прелести она также могла бы предложить с такой же щедростью и откровенностью.
В этом он был уверен.
Но Алекс не хотел ее.
Эти огромные груди его не соблазняли и совсем не вызывали желания изучить их поближе. По правде говоря, они имели сильное сходство с выменем дойной коровы. Из-за их слишком больших ареол она выглядела потасканной, как будто тысяча мужчин сосала ее по очереди.
Вполне вероятно, так оно и было.
Тем не менее, он не мог отвести взгляд. И не мог говорить. Он сам заманил себя в ловушку и теперь, казалось, никак не мог выбраться.
Подавленный, он еще глубже опустился в деревянной купальне, и просто уставился на нее, задаваясь вопросом, почему всего лишь за мгновение до этого он находил ее такой желанной.
Теперь он видел болезненный оттенок ее лица, глубокие линии, разбегающиеся от носа к губам.
Почему он не заметил ранее предательские пятна на ее ало-золотом платье? Эти очевидные следы ее ранних встреч с другими ищущими удовольствия кутилами? Некоторые из пятен выглядели очень свежими.
Алекс сглотнул, по спине пробежала дрожь отвращения.
