Александр Громов
«НЕ ЛОЖИСЬ НА КРАЮ!»
Поверхность фронта не менялась очень давно. Не линия никогда не затихавших надолго боев, а именно поверхность — незримая, но реальная. Там, где кипели сражения эскадр, она прогибалась в ту или иную сторону, иногда ощутимо и стремительно, чаще медленными судорожными толчками, но в этом секторе пространства она оставалась незыблемой вот уже несколько столетий. Периферия…
Не главные силы и массированные удары соединенных флотов, не циклопические побоища — лишь стычки, укусы и отскоки, позиционное противостояние, крохи успехов и такие же крохи ежедневных потерь. Медленно вращающиеся, но очень широкие жернова.
О ближайшей планете Леман знал очень мало, хотя ему доводилось летать в ее окрестностях достаточно близко, чтобы увидеть мутно-голубой диск. Есть ли кто-нибудь на планете — было неизвестно, хотя кому придет в голову жить на линии фронта? Планета не представляла никакой ценности ни для Великой Лиги, ни для ренегатов. Как и большинство пилотов действующего флота, Леман знал о ней только то, что случайно попалось на глаза и застряло в голове, — пустые, бесполезные обрывки сведений.
Планета земного типа. Сырья нет. Нет ничего, что стоило бы защищать или отвоевывать в случае потери. Девяносто процентов поверхности покрыто океаном. Островов, кажется, нет совсем, материк всего один, расположенный на экваторе, но тем не менее обледенелый и предельно негостеприимный. Атмосфера вроде бы кислородно-аргоновая, плотная, неспокойная и достаточно протяженная. В последнем Леман сейчас убеждался на практике.
По счастью, нигде в галактике нет столь глубокого вакуума, чтобы выпущенную по тебе серию импульсов нельзя было обнаружить по мгновенной ионизации межзвездных атомов, а обнаружив, попытаться уклониться. Особенно в этом секторе, где только за последние сто лет не меньше двух тысяч разнотоннажных кораблей обеих воюющих сторон превратились в пылевые облака, а причудливая поверхность фронта не сдвинулась и на миллипарсек.
Ох, неспроста его прижали к планете! Леман прекрасно понимал это, но, вертись не вертись, иного выхода, нежели вход в атмосферу, не было. Одиночный истребитель с израсходованным боекомплектом — легкая добыча для эскадренного дестроера. Если одному противнику еще можно какое-то время морочить голову резкими маневрами, то встреча сразу с двумя делает это занятие вдвойне бессмысленным. Три, от силы пять минут отчаянного танца под шквалом энергоимпульсов — и конец. Это если обреченным истребителем управляет опытный ас. Иначе — меньше.
Леман не был опытным асом.
И тем не менее он держался. Уходил, вертелся волчком, дважды пытался вклиниться между чужими кораблями, надеясь, что они поразят друг друга, и прекрасно понимая, насколько зыбка эта надежда. Его отгоняли огневой завесой, как надоедливую муху, и методично, без особой суеты, расстреливали. Дестроеры немного уступали ему в скорости, но уйти он не мог: для этого ему пришлось бы перестать маневрировать. Тогда счет оставшихся секунд жизни сократился бы с десятков — или сотен? — до одной-двух. Он понимал, что, скорее всего, был бы уже уничтожен, не подвернись эта планета.
Его прижимали к атмосфере. Рывок вверх — и только плазменный шар останется вместо боевой машины. Второй вариант — идти на посадку — по всей вероятности, ничуть не лучше, но сулил небольшую отсрочку. И Леман выбрал именно его.
Изображение поверхности на локаторе четкое, видны все детали. Весь материк был одним огромным плато, круто поднявшимся из океана на высоту в пять — семь тысяч метров, считая и километровый слой льда. Когда-то давно тектонические силы начали было ломать плато на части, но не справились и отступили, оставив сетку глубочайших каньонов, уступами идущих вглубь. Они-то и давали некоторую надежду на спасение.
Он пробьет атмосферу, нырнет в каньон и уйдет с экранов. Затем найдет подходящий уступ, отсидится. Дестроеры не сунутся в атмосферу, но могут караулить его на орбите и неделю, и две. Особенно сейчас, когда впервые за два года беспрерывных сражений и стычек в боевых действиях наметилось некоторое затишье.
Что ж, придется поскучать.
И поголодать. А воды здесь в избытке — вон сколько льда…
Все эти мысли пронеслись в голове Лемана в один миг, а следующее мгновение ушло на то, чтобы осознать: он неисправимый оптимист. Серьезные маневры уклонения от огня на посадочной траектории невозможны, иначе либо сгоришь, либо рикошетом отскочишь в космос, как раз под удар дестроера. Три- четыре минуты торможения в атмосфере — более чем достаточный срок для поражения маломаневренной цели.
И все-таки он надеялся…
Два импульса слепящими молниями прошили атмосферу слева и справа от истребителя. Третьего Леман не увидел.
Вряд ли его обморок продолжался более нескольких секунд. Первым чувством было удивление: обзорный экран исчез. Вместо него оказался крошечный иллюминатор, а в нем — огненная буря. Спасательная капсула тормозилась об атмосферу. Значит, истребитель потерян…
Леман уставился в иллюминатор, но сквозь плазменный кокон разглядеть сгорающие метеорами обломки своего корабля было невозможно. Залп импульсных орудий по идее совершенно не виден в вакууме. Лишь плазменный накопительный кокон, венчающий орудийную башню дестроера за полсекунды до выстрела начинает слабо мерцать неприятным фиолетовым светом, а потом гаснет, выплюнув разряд. Ну ладно… Хорошо уже то, что остался жив.
Значит, есть шанс.
Если только комендоры дестроеров не соблазнятся уничтожить еще и капсулу. Хотя зачем?
Радиомаячок капсулы работает долго, но воздуха хватит часов на двенадцать. Это в открытом пространстве. Именно столько времени враг будет находиться неподалеку, чтобы атаковать спасательное судно. Капсула для них вроде наживки. Знакомая тактика ренегатов. Впрочем, в равной степени и флота
