жизнь?
Вопрос был явно риторическим, но Леман решил все же выразить свое отношение к перспективам жизни на уступе — и выразил, отправив смачный плевок за кромку обрыва.
— Зря, — сказал Валентин. — Попадешь еще в кого-нибудь там, внизу. Зачем это тебе? А здешние увидят — могут и посоветовать не спать на краю, даром что ты новичок.
— Они уже поняли, откуда я? — Леман вытаращил глаза.
— Не считай их идиотами. Прекрасно поняли. Только их это не интересует.
— Если уже посоветовали — что, в самом деле попытаются спихнуть?
Валентин кивнул в ответ.
— Это подло — исподтишка! — прошипел Леман, сжимая кулаки.
— Подло быть такой скотиной, чтобы людям захотелось от тебя избавиться, — возразил Валентин. — И избавятся, не сомневайся, если, конечно, вовремя не удерешь. Сверхбдительности надолго не хватит, и надо же когда-нибудь спать.
Помолчали.
— Тут что, никаких законов нет? — без особой надежды спросил Леман.
— Абсолютно. Сам понимаешь, нет и принуждения. Зачем оно? Есть единственно возможный способ жизни на этих уступах, и он, поверь мне, охраняет получше любой полиции. Да ты сам подумай: разве закон, запрещающий, например, убийства, сработает там, где убить человека легче легкого? Будь здесь хотя бы один уступ шагов в пятьдесят шириной — тогда, конечно, другое дело… Да вот беда, — Валентин негромко засмеялся, — нет у нас таких. Ни одного.
— И все населены?
— Почему все? Есть опасные уступы, куда часто падают сверху ледяные глыбы. Там никто не живет, разве что летуны прилетают охотиться. Есть уступы, где невозможно защититься от ветра. Есть сколько угодно Сумрачных уступов, не освещаемых солнцем, правда, в нашем каньоне таких почти нет. Наконец, есть слишком узкие уступы, где трудно заниматься земледелием или промыслом.
— Там тоже никто не живет? — спросил Леман.
— Иногда селятся отшельники, — нехотя сказал Валентин. — Знаешь, есть такие… неуступчивые. Великие индивидуалисты, непризнанные гении, а то и попросту неисправимые склочники. Но их немного. Жить-то хочется, вот и живут. В одиночку. Только в одиночку у нас не особенно выживешь… ты уже понял, да? В конце концов они либо гибнут, либо возвращаются на какой-нибудь населенный уступ и пробуют начать сначала.
— А если и там проявят неуступчивость? — ухмыльнулся Леман, но ухмылка вышла растерянная.
— Или приспособятся, или уйдут снова. Кому охота бояться спать у края?
Леман облизнул пересохшие губы.
— Как же жить — без законов?
— Очень просто. Например, ты летун и изготовил себе крылья, то есть складной балансирный планер из перепонок птицекрылов, прутьев, нитей и горного воска. Или выменял на что-нибудь, это совершенно не важно. Планер — твой. Но если кто-нибудь попросит тебя одолжить его, чтобы навестить приятеля, живущего на той стороне каньона, а у тебя нет чрезвычайно веской причины для отказа, ты должен пойти ему навстречу и предоставить планер, иначе у просителя появится повод для обиды. Сам понимаешь, тех, кто живет с тобой на одном уступе, лучше не обижать…
— А если он разобьет планер? — перебил Леман.
— То, скорее всего, погибнет при этом сам, а с мертвого взятки гладки. Если же он приведет планер в негодность, а сам останется жив и здоров, то он обязан компенсировать тебе потерю, иначе уже ты получишь законное право на него обидеться…
— И спихнуть с уступа?
— А почему нет? В любом случае, если люди тобой единодушно недовольны, а ты настолько глуп, что не видишь этого, полета не миновать. Только до крайностей дело доходит чрезвычайно редко. И вовсе незачем убивать, если достаточно просто не помочь. Ты видел, каковы у нас бури. В спорных случаях иногда прибегают к суду старейшины уступа, но его решения вовсе не обязательны к исполнению. Скорее, это рекомендации, как проще уладить конфликт. А самое главное в другом. Когда человек с младенчества воспитывается в твердом убеждении, что за нанесенную соседу обиду может запросто улететь в пропасть, неуступчивость у него как-то проходит сама собой. Понятно, за подростками приходится присматривать, чтобы не натворили глупостей, делать им небольшие скидки на возраст, но ведь так везде и всегда… Будь уверен, за поломанную вещь ты получишь компенсацию, превосходящую стоимость вещи. Только не вздумай требовать. Сами дадут. Тот, кто пользуется твоим планером, рассчитается с тобой и за простой износ работой или подарком, или это сделают его родственники, если, конечно, захотят горбатиться за неуступчивого. Я привел тебе самый простой пример, но общий принцип универсален, что бы ты ни делал — скажем, засеял поле или собрался вступить в брак. Уступчивость — это здесь единственно разумный способ жизни.
— Постой, а как насчет кровной мести?
— Последний такой случай произошел лет сто назад и не в нашем каньоне. Обычно и до ликвидации обидчика дело не доходит — достаточно намекнуть ему, чтобы не спал у края. Это такая форма предупреждения неуступчивым и заодно изощренное оскорбление. Предупрежденные обычно понимают правильно.
— И что?
— Либо стараются загладить вину, либо уходят с уступа. Проще загладить.
— Иначе спихнут? А если без долгих слов разделаться с предупредившим?
Валентин вздохнул.
— Хорошо, что ты спросил об этом меня, а не кого-нибудь другого… В этом случае, парень, у тебя вообще нет никаких шансов. Уйти с уступа тебе не дадут, это точно. Только повышенной скоростью и по нисходящей параболе…
— У меня в первый же день отобрали парашют, — мрачно сказал Леман. — Сказали, чтобы укутать больного.
— Это другое дело. Надеюсь, ты не очень сопротивлялся? Впрочем, ясно, что не очень, иначе ты бы сейчас со мной тут не разговаривал… Погоди, а почему ты не остался на том уступе?..
— Ты случайно еще никого не успел убить? — настороженно спросил Валентин, выслушав краткий рассказ.
— Следовало бы. Но пока нет. Только побил кое-кого.
— Тогда не все так плохо. То есть я хочу сказать, что не фатально. А с чего началось?
— Кажется, я топтал их посевы.
— Худо, — осудил Валентин. — Впрочем, чего ради я тебе подсказываю? Твоя жизнь, тебе решать. У нас каждый сам решает, как ему жить, так что тебе виднее.
— Они отказались со мной драться…
— А зачем им? — Валентин заметно удивился. — Судьба неуступчивого ясна и без драк.
— Может, все-таки спасут? — с тоской спросил Леман.
Валентин наморщил лоб, пытаясь понять, о каком спасении идет речь, и, поняв, покачал головой.
— Отсюда не спасают. Никогда. Тех, кто пропадает без вести около этой планеты, никто не ищет. Командование сразу списывает их в расход.
Леман сглотнул.
— Почему?
— Чтобы, насмотревшись, не подрывали дисциплину. Я думал, ты догадливей… Кстати, командование вашего противника поступает точно так же.
— Вашего противника? — ощетинился Леман. — Вашего?
Валентин равнодушно пожал плечами.
— Ну не моего же…
— Ты что, уже не лигист?
