разморозить пруд, он писает или что-то вроде того.
Объяснение было прозаичным, но развлечение – захватывающим. Мы набросали на поверхность кристалла широкие листья водорослей, выловленных из реки. Игра состояла в том, чтобы с разбегу вспрыгнуть на лист и лихо доехать на нем до дальнего берега, оглашая округу восторженными воплями. Мы знали, что играем со смертью, но преимущество оставалось на нашей стороне… До поры.
Впрочем, нам было далеко до Дурочки Мэй, которая играет со смертью каждый день. Эта девушка родилась без наследственной памяти, что случается крайне редко. Предки никогда не будут направлять ее, и всю жизнь она проживет одинокой, ведь таким уродам не рекомендуется иметь детей.
Конечно, Мэй понемногу учится на собственном опыте, но она нередко допускает грубые практические и социальные ошибки. Когда врожденный изъян был выявлен, девушку отстранили от обычной женской работы. «Я ни за что не подпущу дефективную к своим посевам!» – раскричалась предводительница Ванда, и вскоре Дурочку Мэй назначили стригальщицей.
С религиозной точки зрения эта работа довольно ответственная; на деле же она проста и незамысловата, хотя и очень опасна. Предыдущую стригальщицу удушило анемоновое дерево, когда бедняжка срезала с него черенки для питомника. Хорошо, что эта женщина уже почти выполнила весеннюю норму, и у Дурочки Мэй было целое лето, чтобы выучиться ухаживать за молодыми деревцами: в День Благодарения, сразу после окончания грума, их высаживают в священном лесу.
Это случилось три года назад, а теперь Мэй уже шестнадцать. Девушка она красивая и, в общем, смышленая, но по-прежнему склонна к нелепым высказываниям.
– Надо погрузить все саженцы на телегу, – сказала она мне за день до паломничества в священный лес. – Тогда деревца не помнутся в дороге. А телегу можно прицепить к мотокару. И быстро, и хорошо, не правда ли? К тому же мы избавимся от неприятностей с анемонами. Они всегда вцепляются в тех, кто их несет.
– Неплохая идея, – сказал я вежливо, ведь Мэй очень хорошенькая, хотя и странная. – Но боюсь, сейчас неподходящее время.
– А по-моему, самое подходящее. Паломничество начинается завтра, разве не так?
Пока я раздумывал, как отговорить ее от очередной глупости, не обидев при этом, появился мой дядя Станс, и Мэй тут же закричала:
– Иам-Станс, у меня есть предложение!
Каждое предложение Мэй дядя Станс неизменно воспринимает как личное оскорбление.
– В чем дело? – грозно вопросил он. Дурочка пустилась объяснять. Станс густо побагровел и, не дослушав, рявкнул:
– Святотатство! Мы всегда носили деревца на руках и впредь будем носить! Неужто у тебя нет никакого понятия о традициях?
– Зато я понимаю деревья, – отрезала Мэй. – Половина саженцев погибнет прежде, чем процессия доберется до леса. А если бы лорины не помогали нам с поливкой, побеги пропали бы все. Корни не могут так долго находиться на воздухе! Так или иначе, – быстро проговорила она, поскольку Станс снова открыл рот, – за посадки отвечает Ванда, а не ты.
– А за паломничество отвечаю я! И только я!
– Что ж, придется поговорить с Вандой.
Похоже было, что дядя вот-вот взорвется в самом прямом смысле слова, и я вступил в разговор:
– Разве мы не можем обсудить это дело спокойно, как подобает рассудительным стилкам?
– Тут нечего обсуждать! Мотокаром распоряжаюсь я, что бы там ни сказала Ванда. И я не допущу святотатства!
Но дяде Стансу не удалось внушить почтение Дурочке Мэй. Частично потому, что он предводитель мужчин и не имеет над ней власти. Частично потому, что Станс выглядел довольно нелепо, пыхтя, как мотокар, и яростно брызгая слюной.
– Козел-прародитель будет очень недоволен, – твердо сказала девушка.
– К Раксу Козла-прародителя! – взревел мой дядя прежде, чем успел осознать весь ужас своего богохульства. Затем он смертельно побледнел и бросил боязливый взгляд на небо, словно ожидая, что гром и молния без проволочки разразят его на этом самом месте.
Но кары не последовало.
Станс молча повернулся и ушел, а мне досталась широкая улыбка Мэй.
– Не люблю, когда меня называют дурочкой. А так бы я только радовалась, что мои мозги не забиты всякой древней чепухой.
– Я не считаю тебя дурочкой, Мэй.
– Это хорошо, – сказала она серьезно. – Потому что мне нужен друг, и лучше тебя не найти. Когда- нибудь ты станешь предводителем, Харди.
– Нет. Предводителем будет мой братец Триггер.
– Я не умею заглядывать в прошлое, но это помогает смотреть в будущее. Триггер ни на что не годен. Предводителем станешь ты.
Я поглядел вслед дяде Стансу, который вышагивал по дороге в ужасном гневе и растерянности. У нашей культуры столь глубокие корни в прошлом, что о будущем мы почти не задумываемся. Возможно, зря. А может статься, мы не найдем там ничего, кроме страха.
СТАНЦИЯ ДЕВОН
Настал День Благодарения, паломничество прошло своим чередом, и никто ничего не слышал о предложении Дурочки Мэй. Мы донесли ее крошечные анемоны и чашечные деревца до священного леса и аккуратно высадили в почву. Количество молодых саженцев с лихвой перекрывало число погибших от старости деревьев. Кругом сновали ло-рины, обильно мочась на каждый саженец. Большие анемоны поджали щупальца и вели себя удивительно спокойно, как и обычно в этот праздничный день. Возможно, деревья каким-то образом понимают, что мы работаем на благо леса. А может, лорины оказывают на них то же умиротворяющее воздействие, что и на нас.
За Днем Благодарения приходит время уборки урожая, а после него – ненастье: тоскливый сезон увядания, бесконечных дождей, холодных туманов и вечно раздраженных старших. В такое время года нет ничего лучше горячего кирпича за пазухой, когда ты вынужден брести куда-то под ледяным дождем.
В ненастье, последовавшее за моим семнадцатилетием, мне, как племяннику предводителя, было разрешено присутствовать на собраниях взрослых жителей деревни. Отец не уставал напоминать мне об этом.
– Сегодня тебе непременно надо пойти, – сказал он однажды, засовывая под меховую одежду нагретый кирпич. – Пора набираться опыта. Кто знает, какое положение ты со временем займешь в Иаме.
– Я стану советчиком предводителя, когда дядя Станс умрет. Отец пронзил меня взглядом.
– Возможно, – сказал он наконец. – Но мы будем обсуждать проблему нехватки продуктов. И хотелось бы услышать мнение молодого человека.
– О Ракс, все ваши собрания такая скукотища. К тому же там будет Триггер, он и выскажется от лица молодежи.
– Подумай как следует, Харди, – произнес отец, задержавшись в дверях. – Ты что, доверяешь Триггеру говорить за себя?
Тут он попал в точку.
– Ладно, я приду попозже.
Собрание было назначено в пивном зале. Скоро они устанут от болтовни, подумал я, крепко ударят по пиву и приступят к распеванию развеселых куплетов.
Я почти угадал, но только почти.
В зал набилось столько народу, что даже кружку к губам было трудно поднести. Вместо веселых припевок певцы нестройно тянули заунывное. Прислушавшись, я разобрал слова: «Великий Фа, избави нас от зла…» Религиозный гимн в пивнушке? Воистину, в этом мире нет ничего святого!
Когда меланхолические голоса вывели последние дрожащие ноты, над публикой восстал дядя Станс, утвердившись на стойке бара.
– Мой добрый народ! – воскликнул он, картинно простирая руки. Гомон немедленно смолк, и в тишине
