Он был совсем не таким, как Ричард.
— Украшения.
— Ах, украшения! Очень празднично.
— Тогда нам осталось подыскать место для этого. — Он взялся за поцелуеву ветвь, которую все еще держала Розамунда, почти забыв о ней.
— А, это глупость, — возразила Розамунда, отступая назад. — Королева определенно не захочет видеть ее в зале.
— Почему? — Энтон приблизился, чтобы взять зеленый круг в руки. Он осмотрел омелу, трепещущие ленточки и расплылся в улыбке. — Поцелуева ветвь!
Розамунда вырвала у него ветвь:
— Я же сказала, что это глупость!
— Мне мама рассказывала, что, когда она была девушкой, она делала поцелуеву ветвь, чтобы гадать, кто станет ее мужем.
— А я сделала ее совсем не поэтому. Просто мне показалось, что она симпатично выглядит.
Энтон подошел совсем близко и наклонился, чтобы шептать ей на ухо. От его свежего дыхания у нее на темени зашевелились завитушки и, ее охватила дрожь.
— И еще она мне говорила, что если ты поцелуешь кого-то под этой ветвью в полночь под Рождество, то он будет твоей настоящей любовью до конца года.
Розамунда закрыла глаза, пытаясь не обращать внимания, как его дыхание растекается по ее коже.
— Тогда этого лучше не вешать. Здесь, при дворе, за настоящую любовь жестоко мстят.
Энтон засмеялся, беря ветвь из ее рук:
— Нет, она слишком симпатичная, чтобы ее ломать. Мы ее повесим здесь, за гобеленом. Ее смогут найти только те, кому она действительно нужна.
Розамунда не успела возразить, как он пошел к гобелену и отвернул его, открывая зазор между стеной и гобеленом, потом подпрыгнул, чтобы зацепить ленточную петлю за выступ в резьбе дерева; ветвь закачалась на подвеске, зеленая и нарядная. Затем он вернул гобелен на место, и тот скрыл потайное пространство.
— Вот так, леди Розамунда, о ней знаем только мы двое.
Их секрет! Розамунда хотела убежать, как в тот день, когда увидела его на пруду. И не могла, будто была связана с ним лозами плюща, и красными лентами, и еще темным блеском его глаз.
Она коснулась кончиком языка пересохших губ и увидела, как глаза его сузились в ответ на это ее незаметное движение.
— Темза уже совсем замерзла? — тихо спросила она.
— Почти замерзла, — хрипло ответил он. — Говорят, на днях будут сильные морозы.
— Сильные морозы?! Их не было уже много лет, еще с тех пор, как моя мама была ребенком.
Розамунда потупилась, почувствовав себя вдруг совсем бесстыдной:
— Тогда вы сможете учить меня кататься?
— Вы мне кажетесь очень способной ученицей, леди Розамунда. А я смогу танцевать на Крещение?
— Надо подождать. Наш первый урок танцев только завтра.
— Я мечтаю о нем.
Розамунда присела в реверансе и побежала. Она тоже очень мечтала об их уроках. О всяких уроках…
Ей было так уютно в теплой жизни замка Рамси. А сейчас она чувствовала себя такой неуверенной, как будто балансировала на краю глубокой неведомой пропасти между собой прежней и нынешней, между той, которой она была, и той, которую она еще не знала. Малейший толчок мог свалить ее или в ту или в другую сторону. Или она могла прыгнуть.
Она ринулась из зала и повернула к лестнице, которая вела к апартаментам камеристок, но на первой же ступеньке замерла. Выше, на лестнице в темноте, стояла Анна, погрузившись в разговор с лордом Лэнгли. Их голоса были низкими и напряженными, будто они ссорились. Он потянулся к руке Анны, но она отступила назад, качая головой, а потом побежала вверх по лестнице.
Лорд Лэнгли развернулся и пошел вниз. Розамунда сжалась у стены, надеясь, что в сумраке он ее не заметит. Но он, кажется, вообще ничего не видел. Его красивое лицо, недавно светящееся весельем, было мрачным и натянутым от злости.
— Чертова упрямица! — бормотал он.
Розамунда помедлила, не зная, что ей делать. Ее собственная романтическая жизнь зашла в тупик, так что ей не до помощи кому-либо еще. Но Анна была ее подругой.
Чувствуя себя зажатой между Сциллой и Харибдой, Розамунда поплелась в общую спальню фрейлин. Остальные леди еще украшали залы, и только Анна одна-одинешенька лежала на постели, отвернувшись к двери спиной. Она лежала тихо, без всхлипываний и вздохов. Розамунда на цыпочках подошла к ней.
— Анна? — ласково позвала она. — Что-нибудь стряслось?!
Анна повернулась к ней. Глаза у нее были сухими, но красными, и черные кудри выбились из прически.
— О, Розамунда! Посиди со мной. Розамунда присела на край постели и достала из вышитого кармана на талии носовой платок.
— Расскажи мне о своем возлюбленном там, дома, — попросила Анна, облокотившись на подушечку. — Он красивый?!
— О-о! — простонала Розамунда, испуганная вопросом Анны. Она сделала над собой усилие, чтобы вспомнить Ричарда, как он ей улыбался, улыбкой без скрытых глубин и тайн, совсем не как Энтон Густавсен. — Красивый… — медленно выговорила она.
— Светленький? Черненький? Высокий?
— Светловолосый, среднего роста.
— Здорово целуется, могу поспорить. Розамунда засмеялась:
— Ну, неплохо, думаю. — Хотя сравнивать ей было не с кем.
— И он любит тебя, хочет на тебе жениться? В этом Розамунда сомневалась:
— Говорил, что хочет, когда я видела его в последний раз. — Но потом он исчез, оставил ее одну спорить с родителями. Слуга говорили, что осенью он совсем куда-то уехал.
— Тогда ты счастливая, — вздохнула Анна.
— А лорд Лэнгли не хочет?
— Говорить о нем не хочу! — оборвала ее Анна. — Не сейчас. Я бы лучше послушала про твою любовь.
Розамунда откинулась на спину и уставилась на вышитую внутреннюю сторону штор, будто там могла прочитать ответы.
— Я давно ничего о нем не слышала, а сейчас уже не уверена, захочу ли я о нем слышать.
— Могу поспорить, что он тебе писал, да родители перехватили письма. Так было с моей подругой Пенелопой Лилэнд, когда она хотела выйти замуж за лорда Першинга.
— Вот как? — Розамунда нахмурилась. Ей такое в голову не приходило. — Как же мне узнать?
— Нам надо придумать, как с ним связаться. — Голос у Анны наполнился возбуждением от новой интриги. — Раз он знает, где ты, наверняка переберется куда-нибудь сюда, поближе к тебе.
Розамунда не была в этом уверена. Ей казалось, что ее страстная увлеченность Ричардом принадлежит кому-то другому, юной девочке, которая не понимала ни самое себя, ни окружающего мира. Но если это поможет развлечь Анну, да и себя тоже, то она не против попытаться. Может, тогда она не будет так тонуть в паре темных глаз?
«Надень на голову венок, утопи печаль в бокале вина, и пусть веселятся все!»
Розамунда беспомощно засмеялась, когда весь большой зал загремел песней. Было ясно, что все кругом уже, весьма обстоятельно утопили свою печаль, а рождественский пир продолжался. Длинные столы были завалены остатками еды; бокалы и кубки опустошены. Украшения зала, освещенные теперь
