– Иначе соуженник, – пояснил я не без тайного злорадства. – Промышленник, на свой страх и риск присоединяющийся к какому-нибудь отряду. Оружие у него свое, и снасть своя. Но он самостоятелен, хотя и входит в отряд.
– Как ты, например, – ухмыльнулся Юренев, любуясь раковиной ципреи, оставленной на столе.
– Я уже установил, что Насон Козмин впервые появляется в отчете неизвестного Холмогорца. Они вместе ходили на Оленек.
– Холодно, холодно… – пробормотал Юренев. – Я не географ, но Оленек это не Чукотка.
– В первой половине семнадцатого века, а если совсем точно, в тысяча шестьсот сорок восьмом году, отряды Холмогорца и Дежнева, если вы помните, отправились на поиск богатой реки Погычи. Они обошли Большой каменный нос, высаживались, естественно, и на чукотском берегу. Новые походы никогда не бывают мирными. В столкновении с чукчами сам Холмогорец был ранен копьем в бедро, возможно, кто-то из отряда был убит или потерян. Насон Козмин входил в отряд Холмогорца. Мог он попасть в руки чукчей?
– Теплей, теплей… – Юренев даже надул щеки. – Представляю Андрея Михайловича… Он и в яранге бы выжил… Математику не надо каких-то особых инструментов…
И вдруг спросил, наморщив нос:
– Собственно, что это дает нам?
– Уверенность, – ответил я. – Уверенность в том, что мы правы, рассуждая так, а не иначе.
– Но этого мало, – изумленно воззрился на меня Юренев.
– Если мы будем знать, что Андрей Михайлович, подобно чукче Йэкунину, действительно находится в чужом мире, мы можем выходить на НУС. Ведь зачем-то же ей это понадобилось. Может, она предупреждает нас о чем-то? Вспомни, что делается в физике, ты же физик. Если Вселенная подчиняется вполне определенным законам, в конце концов мы можем свести все частные теории в единую полную, которая и будет описывать все во Вселенной. Понятно же, что таким образом мы подойдем вплотную к пониманию законов, которым подчиняется Вселенная. Но если это так, сама же теория должна каким-то образом воздействовать на нас, то есть определять наш же поиск. Не сочти это за дилетанство, – я обращался к Юреневу, – я могу сослаться на мнение Хокинга, по-моему, он и для тебя авторитет. Почему же теория должна заранее предопределять правильные выводы из наших наблюдений? Почему ей с тем же успехом не привести нас к неверным выводам? И почему ты думаешь, что в новом эксперименте НУС выдаст тебе то, чего хочешь ты, а не она? Тебя что, абсолютно не трогают эти ваши эффекты второго порядка?
– То есть ты хочешь сказать, – медленно заметил Юренев, – что мы должны сидеть сложа руки, пока ты там что-то будешь искать в этих своих казачьих отписках и скасках? Сколько может длиться такой поиск?
– Годы, – сказал я твердо. – Ведь я даже не знаю, что именно надо искать.
– Ну вот, – облегченно вздохнул Юренев, – а я сделаю это в считанные часы.
– Кому-то здорово достанется…
– Может быть. У нас нет другого выхода. Мы не можем держать Андрея Михайловича в яранге многие годы.
Я взглянул на Ию. Она виновато опустила глаза. Я их не убедил.
– С чего они начались, ваши эффекты? – хмуро спросил я.
Ия улыбнулась:
– Со случайностей. Возможно, что-то происходило и во время первых экспериментов, мы этого попросту не знали. Одно время нам здорово не везло, вместо определенных результатов НУС выдавала галиматью. Юренев прямо взбесился, сутками не вылазил из лаборатории, однажды утром притащился ко мне злой, голодный. «Сделай омлет…» – Ия улыбнулась. – У меня в холодильнике лежало одно-единственное яйцо. «Все равно жарь!» Не поверишь, я что-то такое чувствовала, я несла яйцо к сковороде осторожно, а оно все равно вывалилось. Прямо на пол, – синие глаза Ии потемнели. – Я слышала, я видела, как оно шмякнулось. Всмятку! А Юренев выпучил глаза: «Назад!» Я даже взвизгнула, когда яйцо – целое! – снова оказалось в моей руке. Теперь я уже выпустила его из страха. И опять: «Назад!» – и яйцо в руке. Мы это проделали раз двадцать, до остолбенения, а потом я это яйцо все же изжарила.
Ия вспомнила и другой случай.
Они возвращались в Городок. Машину вел Юренев. Он никогда не был хорошим водителем, а тут самое что ни на есть паскудное сентябрьское утро с моросящим дождем, а над железнодорожным переездом густой туман, фонарей не видно. Какая-то машина в кювете, того смотри, сам там окажешься. Ну хоть бы на минуту окошечко! Это Юренев выругался. И тут же обозначилось в тумане какое-то смутное шевеление. Шум какой-то, вихревой толчок. В течение трех минут машина шла в центре вихря, прорвавшего туман до небес. Можно представить: сырой переезд, уходящий в туман поезд и солнце, брызжущее на оторопевшую дежурную у шлагбаума!
– Вот тогда мы и взялись за эти загадки. Андрей Михайлович завел особую тетрадь, куда мы стали вносить подробные описания всех необычных событий, случившихся в районе Городка. Был такой клоун- канатоходец Бим, очень известная среди детворы личность. Творил чудеса. Плясал на канате, делал стойку, вертелся как белка – без страховки, на любой высоте. И вдруг что-то случилось с ним прямо на представлении, – Ия с отвращением передернула плечами, обтянутыми вязаным платьем. – Нет, он не сорвался с каната, он просто повис на нем. Он орал на весь зал, он был полон ужаса и перепугал и детей, и взрослых. Естественно, карьера его на этом закончилась. И если бы только это… – Ия вздохнула. – Был период, когда мы спокойно предугадывали события. Лаборатория провидцев. Тот выигрывает в лотерее, этот находит тугой кошелек. Мелочи, но эффектные. Обком додумался использовать нас в своих целях, но это, к счастью, не затянулось. Предсказать неприятности мы могли, повлиять на них было невозможно. На нас махнули рукой. И зря. Потому что как раз к тому времени мы научились и воздействовать на события. Но одновременно пошли странные вещи Помнишь Леньку Кротова? Осенью в Тюмени, где уже шел снег, он схватил тяжелейшую форму тропической лихорадки. Или вдруг дед один стал получать письма десятками, как бы от родственников… – Ия явно что-то не договаривала. – Мы проанализировали все факты, ставшие нам известными. Получилось так: любое наше воздействие на события вызывает некий обратный эффект.
Ию прервал Юренев.
Он неожиданно приподнялся и хрюкнул, как сарлык, есть на Алтае такие животные, помесь быка и яка. Лаже с бородами, кстати. Юренев нас не видел, что-то там такое пришло ему в голову, он даже глаза закрыл, отыскивая на ощупь карандаш.
– Не мешай ему, – шепнула Ия.
– Чем я ему мешаю?
Юреневу действительно ничто не могло помешать, он быстро писал что-то в блокноте, снятом с полки.
Я мрачно заметил:
– И ничем нельзя оградить себя от этих эффектов? Скажем, фотографии… – Я вспомнил лежащего на лестничной площадке Юренева, и Ия, кажется, меня поняла. – Нельзя же просто ждать.
Я осмотрелся.
Конечно, все это я уже видел на той странной фотографии – семейный портрет с обнаженной женщиной в центре, зеленое кресло старинного рытого бархата, книжные стеллажи.
– Можно, – ответила Ия. – Если знаешь конкретно обстановку предстоящего события, обстановку следует изменить.
– Как?
– Ну, скажем, переставить мебель, – Ия явно думала сейчас все о тех же фотографиях, побывавших у Славки. – Убрать, вынести из квартиры некоторые предметы.
– Шарф, к примеру…
– Шарф, к примеру, – кивнула она.
И вдруг спросила у Юренева:
– У тебя есть красный шарф?
Юренев, не отрываясь от записей, отрицательно покачал головой.
– И этого достаточно?
