общалась с людьми, и для тебя не составляет труда интерпретировать все мои проявления понятным тебе образом. На этом ты ставишь точку, и это делает наше общение невозможным. Как я могу открыть для тебя что-то, если ты тут же повесишь на него знакомый тебе ярлык несмотря на то, что сама же ясно понимаешь, чувствуешь, что столкнулась с чем-то новым, непонятным?
Наверное, так себя чувствует разгромленный полководец, — армия разбегается в разные стороны, никакого контроля над военными действиями нет, отступать некуда, — со всех сторон ликующий враг… Еще никогда я не чувствовала себя более беззащитной, он не оставил камня на камне от всех моих щитов… Да еще и пригрозил, что прекратит общаться со мной, если я буду продолжать защищаться! Еще совсем недавно я была крепким воином, готовым дать отпор любому, кто встанет на моем пути, а сейчас рядом с этим человеком я чувствую себя манной кашей, стекающей по помойному ведру. И что самое ужасное, до меня начинает доходить, что именно такой я и являюсь, и все, что я о себе думала, возникло как результат сравнения себя с полными ничтожествами и как искусство создавать видимость для того, чтобы выжить в этом мире.
— Никогда не думала, что я кому-то могу показаться тупой.
— Ты даже вообразить себе не можешь, насколько ты тупа!
— Ну я конечно не философ…
— Ты не перестаешь удивлять меня, Майя!
Пропустив мимо ушей это замечание, я позволила увлечь себя удивлению от того, что он знал мое имя.
— Ты знаешь, как меня зовут?
— В этом нет ничего удивительного, ты вчера так громко разговаривала с пандитом… В своем праведном гневе ты забыла, что назвала ему свое имя?
— Вообще-то да, что-то не припомню, чтобы я это говорила.
На некоторое время повисло молчание, словно подытожив все сказанное. И каков же этот итог? Понятия не имею. А к чему тогда это многозначительное «подытожив»? Неужели я пытаюсь произвести впечатление на саму себя? Вот кретинизм-то… непрерывное шоу, непрерывные попытки доказать себе или кому угодно свою многозначительность. Зачем?
— Вернемся к вопросу о том, зачем ты пришла сегодня.
— Я не знаю.
— Зато я знаю. Ты пришла потому, что хотела добиться справедливости, хотела окончательно разоблачить лжеца.
— Так значит, не стоило приходить?
— Я этого не говорил. Имеет значение мотивация. Если у тебя нет ясности в этом вопросе, то это означает, что мотивация возникла механически. А какая мотивация для такого поступка может возникнуть у человека, несвободного от негативных эмоций?
— Я не согласна с тобой в том, что все было именно так. В первую очередь, я действительно хотела узнать, что он из себя представляет…
— Это было вчера, не уходи от темы и не занимай оборонительную позицию, иначе мы никогда не сможем понять друг друга. Я произвожу впечатление человека, который говорит не подумав, второпях, в эмоциональном ослеплении?
— Нет.
— В таком случае я рекомендую тебе исходить из презумпции моей разумности. Хорошенько подумай, прежде чем возражать мне.
Я и не заметила, что за какие-то считанные минуты совершенно забыла о том, что только что собиралась звать полицию, потому что заподозрила в нем сексуального маньяка, и о том, что познакомилась с ним только что. Незаметно для себя самой я начала слушать его как учителя, и почему-то у меня не возникало сомнений в том, что он может научить тому, что для меня действительно важно. Пожалуй, никогда ранее никому не удавалось настолько заинтересовать меня…
— Хорошо.
— Так вот, когда ты противостоишь обществу, у тебя могут быть самые разные мотивы. Даже если тобой руководит желание узнать правду или желание преодолеть свои страхи, это не означает, что ты свободна от омрачений. К твоим желаниям все равно примешиваются и негативные эмоции, и злорадство, и негативное отношение, и желание мести и справедливости. Разве не так?
— Так! А я все время пыталась разделить — либо так, либо так. Никогда не задумывалась о том, что радостные желания и эмоции могут быть перемешаны с омрачениями.
— Это искусство — очищать свои поступки от грязи, которая налипает на них. Для меня важно вот что — вчера я увидел в тебе не только революционера, который хочет, чтобы все было так, как он считает справедливым. Я увидел в тебе еще кое-что, поэтому сейчас иду с тобой рядом.
Мне захотелось рассказать о своем первом опыте противостояния, и я красочно передала историю про тантрического гуру.
— Так ты поняла, в чем был твой основной страх?
— Я никогда не думала об этом. Какой же?
— Ты ждешь, что я тебе об этом сам скажу? А у тебя самой не возникает желания подумать на эту тему? Это не интересно для тебя?
Чувствую себя как школьница, формально выполнившая домашнее задание… Я-то хотела произвести впечатление своей историей, а получилось, что нарвалась на «выговор»… Черт! А чего я собственно хочу? Я хочу свободы или спокойной жизни и приятной болтовни? Ведь этот человек, кем бы он ни был, задает вопросы, которые касаются моей жизни, с помощью которых я могу увидеть себя со стороны. А я сейчас обижаюсь, как капризный ребенок, как девочка, у которой не получается манипулировать мальчиком, и в эти моменты мне хочется распрощаться с ним, показать свою гордость. Но уходить я на самом деле не хочу, а хочу, чтобы он стал останавливать меня и чтобы он понял, что со мной так нельзя, что я не какая-нибудь там простушка, которую можно тыкать носом, как слепого щенка, во все лужи и кучи. Словно пружина начинает раскручиваться, и я вот-вот выстрелю претензией, обидой, отчуждением, холодным возражением… Со скрипом поворачиваю вспять этот механизм и заставляю себя думать над его вопросом.
— Ну наверное страх был в том, что он уважаемый человек, и мало ли что со мной могли сделать за наезд на него…
— Тебя саму этот ответ устраивает? Похоже, ты хочешь сдать экзамен, а не добиться ясности.
— Все, все, начинаю думать.
Некоторое время идем молча. Не привыкла я думать долго на какую-то тему — старая история… Чаще всего даже самые интересные мысли возникают без каких-либо усилий с моей стороны. Если мне надо что-то понять, решить задачу, то понимание часто возникает через пару секунд, но вот если оно не возникает, то тут я становлюсь абсолютно беспомощной. Какое-то время я была лучшей ученицей в классе по математике. Все восхищались моими математическими способностями, а меня удивляло — чем они восхищаются? Ведь алгоритм получения ответа просто рождается у меня в голове сам собой, мне остается лишь формально обсчитать и записать его. Когда появился такой предмет как физика, я стала худшей в классе. Я не могла понять вообще ничего. Это понимание требовало таких усилий, на которые я была не способна. Через пять минут пыхтения над задачей по физике я впадала в бешенство, швыряла учебник в другой конец комнаты, рыдала и ненавидела своего брата, который учился на физфаке, но никогда не помогал в моих уроках.
Сейчас я столкнулась с похожими препятствиями. Тыкнувшись в несколько идей, спонтанно возникших в голове, я поняла, что все это не то и оказалась в вакууме. Как думать дальше — не знаю. В голову лезет какая-то чушь — обрывки песенок, громкие бессмысленные фразы, куски воспоминаний. Стряхиваю их с себя, как летучих мышей (никогда их не стряхивала с себя, но почему-то живо представляю эти ощущения) и опять пытаюсь начать думать.
— Ты можешь рассказать, что ты сейчас делаешь? — в его голосе опять не было никакого отчуждения, наоборот — я уловила в его интонации заинтересованность и поняла, что сейчас он мне поможет разобраться, и от этого стало радостно.
— Думаю, в чем был мой основной страх перед гуру.
— Не только перед гуру, а вообще в этом эксперименте… Так что ты называешь словом «думаю»?
