определенно хочется этого, даже голова слегка закружилась…
Девчонка обсуждала какой-то вопрос с Сартом. Мне нравится выражение ее лица, ее голос, хотя, если сравнивать ее с Сартом, видна огромная разница. Она производит впечатление неоперившегося птенца, в ее интонации часто слышится и неуверенность, и легкое недовольство, но из-за этого я не перестаю чувствовать настоящую искренность во всем, что она делает.
Двое мужчин сидели ко мне почти что спиной, и я не могла разглядеть их лиц.
Из всех них тот, кто валялся на траве, показался мне более «свободным». Я решила не встревать в разговоры, которые велись несколько приглушенными голосами, а познакомиться именно с ним. Хочу подобраться к нему как звереныш — на четырех лапах. Подползла и, заслонив ему небо, заглянула в глаза…
— Я Майя.
…Падение, стремительное падение вниз, — как на аттракционах или во сне… Это ощущение настолько реально, что я непроизвольно вцепилась пальцами в траву, холодок пробежал по спине и по рукам, встопорщив на них волоски. Это чувство возникло именно в тот момент, когда наши взгляды встретились, и через пару мгновений исчезло. Что это было?
— Что это было?
Перевела дыхание, присела на задние лапки, но его взгляд не последовал за мной, а продолжал быть устремленным в небо. Я снова встала на четвереньки и снова нависла над ним. И опять падение! …Такое острое, что мои пальцы вновь непроизвольно сжались, хватаясь за землю, и снова все повторилось, как в первый раз. Это уже не могло быть простым совпадением.
— Скажи мне, что со мной происходит? У меня еще никогда такого не было… — даже не знаю, как сделать так, чтобы он обратил на меня внимание.
Нет никакой неловкости от того, что я наседаю, как непоседливый котенок, — возможно потому, что он не производит впечатление человека, который чем-то занят, думает о чем-то, поэтому вроде как и помешать ему невозможно. Но и сказать, что он просто «без дела» валяется, я тоже не могу — наверное потому, что в его глазах я не видела ни тени того, что обычно сопровождает «ничегонеделание» — ни скуки, ни желания отвлечься на что-то интересное, ни серости и апатии. Странным образом этот человек, ничего не делая, создавал вокруг себя атмосферу насыщенного существования. Я чуть ли не физически чувствовала это… как свежесть колодезной воды — темная, слегка густая, прохладная. Я пью ее, и она заполняет все тело.
Я снова поймала его взгляд, вернее, не поймала, поскольку он никуда не убегал, а просто приняла его в себя. На этот раз я испытала пушистость в груди. Других слов и не подберешь — именно пушистость, игривую, упругую, толкающуюся во все стороны и рассыпающуюся мелкими золотистыми искрами.
— Как тебя зовут? — опять пытаюсь подобраться к нему.
— Кам.
Почему-то так и думала, что он и есть Кам! Уселась рядом и стала его рассматривать. Не могу понять, почему у меня никак не складывается определенный образ — если отвожу взгляд и пытаюсь его представить, то могу восстановить те или иные черты, но они никак не складываются во что-то цельное, определенное. Сейчас он похож на мальчика, еще слишком маленького, чтобы предаваться какому-то серьезному занятию — сидит рядом, ковыряется палочкой в песочке, а сейчас опять смотрит в небо, и опять от него исходит что-то мощное, отзывающееся в солнечном сплетении странным напряжением…
— Сарт сказал, что тебе рассказал обо мне ветер, и что ветер сказал, что я здесь. Что он имел в виду?
— Скорее всего он имел в виду именно то, что сказал.
Все, что раньше я слышала о практике прямого пути, было предельно конкретным, без поэтических гипербол, поэтому я осталась в замешательстве — а что, собственно, тут можно еще спросить? Ему рассказал ветер… Если бы я была в шиваитском храме или на собрании московских любителей эзотерики, я бы, конечно, заподозрила его в самой что ни на есть примитивной попытке произвести на меня впечатление, но ощущение от Кама и от всех этих людей было совершенно иным, не легковесным и пузыристым, а текучим и насыщенным.
Кам перевернулся на живот и, слегка играя босыми ногами, положил подбородок на сложенные перед собой руки. Вслушивался ли он в разговор… не похоже, но он явно во что-то вслушивался. Легкий ветерок набежал, распушил мне волосы и улетел, а я обратила внимание на ступни Кама — они были очень правильной формы, слегка припухлые — прямо как у девчонки или как у Будды, которого рисуют индусы на плакатах в несколько женоподобном виде. Я наблюдала за игрой его ступней, а потом неожиданно для самой себя схватила одну из них и зажала в руках.
Нахлынувшие ощущения напомнили о Тае, время на какие-то мгновения остановилось и протянуло сверкающую нежностью нить между мной, Камом и Таем… Две скалы, полуденное небо, озеро, взгляд Кама, тепло его ступни, руки Тая, — все перемешалось вопреки всем законам пространства и вспыхнуло в одном мгновении так ярко, что я зажмурилась и не смогла сдержать едва слышный стон эротического восторга.
Кам никак не отреагировал и продолжал валяться, как ни в чем ни бывало. Я провела ладонью по его лапе, еще раз, еще… слегка стиснула его пальцы… Это невыносимо… Я перестаю понимать, где мы находимся…
Я напрочь забыла о том, что рядом с нами кто-то есть, что нас могут увидеть и совсем посторонние люди… Еще, еще плотнее приникнуть к нему, не физически, а как-то иначе… Я не могу больше сдерживать себя — моя щека, горячая ступня, — встреча двух морей, которые уже не разделить.
Я сошла с ума! Что я делаю?… Запах лапы, перемешанный с запахом травы… Мне хочется лизать эту припухлую лапу, тереться об нее щеками, лбом, сжимать ее в ладонях… Но я останавливаю себя, пора возвращаться на землю.
Кам посмотрел на меня долгим взглядом, который сказал больше, чем все слова и действия. В нем не было ничего спазматического, часто сопровождающего яркое сексуальное возбуждение. В нем была ровная мощь, широкая темная река, неспешно уходящая за горизонт темно-красного рассвета.
— Кам, расскажи мне о ветре. Как ты разговариваешь с ним?
Он взглянул на меня и чуть толкнул плечом в плечо.
— Ты религиозная девочка?
— Я? Нет… а надо быть религиозным, чтобы понять, что ты говоришь?
— Как раз наоборот, если ты религиозна, ты не поймешь.
— А что ты называешь религиозностью?
— Когда ты считаешь, что что-то существует, не имея никаких оснований так считать. Если ты не видела никаких богов, но считаешь, что они есть — это религиозность. Если у тебя нет воспоминаний о прошлых жизнях, но ты считаешь, что они есть, — это тоже религиозность.
— А, ясно. Ну я думаю, что с этим у меня проблем нет. Я как раз предельно прагматична. Наверное, это даже мой недостаток, что мне все надо показать, доказать, я хочу все проверить на своей шкуре… Я часто чувствую себя ограниченной из-за этого.
— Ты наверняка религиозна, и тебе не сдвинуться ни на шаг, если ты не преодолеешь это омрачение.
Как-то неожиданно Кам снова изменился. Теперь образ маленького мальчика уже не вязался к нему, взгляд стал пронзительным, холодным… впрочем нет, «холодным» — не то слово, ведь оно имеет оттенок отстраненности, а отстраненности в глазах Кама не было… морозность — вот, пожалуй, нужное слово — как легкий весенний морозец с утра прихватывает инеем траву. Молча я ждала продолжения.
— Дурак — это тот, кто знает все обо всем, у кого на любой вопрос есть готовая точка зрения, причем эта точка зрения не имеет под собой достаточных оснований, и вообще она не имеет отношения к поиску истины, у нее другое предназначение — охранять в неприкосновенности жесткую схему, в рамках которой и функционирует дурак. Почти все люди, которых ты видишь, являются дураками согласно этому определению. Лишь немногие задумаются, услышав вопрос, для ответа на который им следовало бы подумать, лишь немногие в ответ скажут «у меня пока нет точки зрения на этот вопрос» или «мне надо подумать и взвесить все, что я знаю об этом». Ведь это нетипичная реакция?
— Да, верно. Я и сама почти никогда так не говорю, наверное я все-таки дура?:)
