свободный стул.
— Я сижу здесь с трех часов, — ответил Кахейн с натянутой улыбкой. — И ты прекрасно знаешь, что всю последнюю неделю я работаю именно здесь.
— Да, знаю, просто сегодня я почему-то забыла. Представь себе, Мэтт, Джекоб внезапно понял, что в нашей квартире ему не работается; там, видишь ли, слишком душно, а воздух и вовсе неподвижен. Ведь ты именно так говорил, не правда ли, дорогой? Еще ему не нравятся чересчур плотные портьеры и слишком массивные рамы моих картин. О самих картинах он, как ты понимаешь, не высказывается — его никогда не занимало, что на них изображено. Ты ведь знаешь Джекоба — он скользит по поверхности, а суть его не интересует. Именно поэтому для него так важно, где писать, а не что писать. Я права, Джекоб?
Кахейн все еще пытался улыбаться.
— Но ведь в нашей квартире действительно очень жарко, — слабо сопротивлялся он. — Особенно после полудня.
— Да, конечно. И поэтому тебе каждый раз приходится уходить. Сюда. Это и логично, и рационально, не правда ли? Каждому понятно: если в каком-то месте человеку становится слишком жарко, он ищет местечко попрохладнее. Вот только раньше Джекоб совсем не боялся жары, Мэтт. Напротив, он всегда говорил, что ему нравится, когда в комнатах душно и жарко. Особенно в спальне. Когда в спальне жарко, я начинаю потеть, а его это возбуждает.
Улыбка Кахейна не исчезла, но теперь она больше напоминала гримасу боли. Однако Френсис не унималась. Она как будто ничего не замечала и продолжала говорить, говорить, говорить, жизнерадостно улыбаясь.
— Джекоб всегда утверждал, что способность обливаться потом — одно из качеств, которое абсолютно необходимо хорошей любовнице. А ему всегда была нужна именно любовница — не больше.
— Френсис!..
— Да-да, Джекоб, именно так. Ты ведь помнишь, как ты спрашивал: «Ты моя любовница?», а я отвечала: «Конечно». Разве тебе не было хорошо тогда? Это ведь так приятно — иметь любовницу, которая потеет, как я.
— Ради Бога, Френсис!..
— Бог тут ни при чем, и не нужно его сюда приплетать. Я сама хотела стать твоей любовницей, тебе достаточно было только сказать… Но вот я стала ею, и все пошло наперекосяк. Понимаешь, Мэтт, у Джекоба появилась одна проблема. Мы столько времени встречались, что должны были или пожениться, или расстаться, но жениться на мне он не хотел, потому что в этом случае я перестаю быть его любовницей. Это просто невозможно, ты согласен?… А ему нужна была только любовница — он сам говорил мне это много, много раз. Оставался единственный выход: расстаться со мной и завести новую подружку, и Джекоб так и поступил. Теперь у него другая — эта художница Чейз!..
Странно было услышать об этом именно от нее. На мгновение я почувствовал во всем теле какую-то неестественную легкость; мне даже показалось, что еще немного, и я начну подниматься вверх, как воздушный шар.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал я. — В конторе меня ждет кое-какая работа.
Кахейн посмотрел на меня. Вид у него был больной и несчастный. Ему хотелось что-то мне объяснить, но я знал, что говорить тут нечего, да и Френсис с ним еще не закончила. Поэтому я поднялся и, машинально кивнув обоим, пересек улицу. На противоположной стороне бульвара я обернулся. Френсис наклонилась к Кахейну и что-то быстро ему говорила. Потом оба посмотрели мне вслед, и я торопливо зашагал по тротуару прочь.
Пройдя через парк, я действительно зашел в корпункт. Было уже довольно поздно, и в конторе оставалась только дежурная секретарша мадам Восг, которая заканчивала рассылку сегодняшних материалов. Кивнув ей, я поднялся к себе в кабинет, открыл сейф и достал свою копию дневника Бет.
Глядя на него, я почувствовал себя очень скверно. Мне было решительно наплевать, как вела себя Чейз. В конце концов, не ее вина, что Кахейн влюбился в нее. В нее влюблялись буквально все. Чейз обладала способностью притягивать мужчин, и с этим она ничего не могла поделать. Она была не виновата, что я влюбился в нее. Чейз была виновата лишь в том, что ответила мне взаимностью.
Почему, спросите вы. Но я и сам, наверное, не смог бы этого объяснить. Наверное, я верил, что Чейз умеет управлять этим своим магнетизмом (назовем его так) и что, когда она полюбит кого-то по- настоящему, она сумеет его отключить. Я надеялся, что, полюбив меня, она именно так и поступит. Эти умозаключения выглядели для меня безупречно, но мои ожидания оказались обмануты самым жестоким образом. Чейз полюбила меня, но отказаться от своей привычки нравится мужчинам не смогла или не захотела, и Кахейн совершенно потерял голову. И поделать с этим Чейз ничего не могла. На свете нет магнита, который из нескольких кусков железа притягивал бы только один.
Я закурил сигарету, лег на диван и раскрыл дневник. Бет, по всей видимости, была влюблена в младшего стюарда в салоне второго класса — во всяком случае, она потратила две с половиной страницы на описание его рук. Похоже, девочка всерьез верила, что о человеке можно многое узнать по его рукам. Во всяком случае, в своем отчете она не опустила ни малейшей детали, демонстрируя порой незаурядную находчивость и хорошее владение литературным языком. Чаще всего на этих страницах встречалось слово «мужественный». Бет считала, что у покорившего ее сердце младшего помощника стюарда были «мужественные» руки. Он держался очень выдержанно и храбро, хотя для него это был первый в жизни перелет и он еще никогда не покидал своих родителей надолго. Впрочем, в смелости юноши Брэди Кендалл не видела ничего удивительного, поскольку «его пальцы были практически одинаковой длины».
«Корабль трясет так, — писала Бет, — что порой я чувствую себя, точно попкорн на сковородке».
Что-то заволакивало мне рот и нос, мешая дышать. В панике я забарахтался, закашлялся и открыл глаза. Надо мной стоял мужчина с длинными седыми волосами и седой бородой. Я узнал Джорджа Джонсона. Он снова поднес к моему носу какой-то флакон, и резкий запах буквально подбросил меня на койке. Тансис исчез. Я лежал на кровати в своей каюте.
— Вставай, малыш!
Только теперь я заметил, что его голова забинтована и на повязке проступило кровавое пятно. Джонсон был одет в черную тунику с гербом, изображавшим запряженную парой морских коньков античную колесницу — спицы в колесах заменяли морские звезды. На могучей шее Джонсона болтались связки красных и зеленых бус, и я вспомнил о карнавале. С ремня, которым была перепоясана его туника, свисали фонарик и матовый черный стержень, каким пользовались стюарды, когда требовалось загнать непокорного пассажира в его каюту.
Голова у меня слегка прояснилась, и я с удивлением отметил, что «Стеллу» больше не качает.
— Надевай. — Джонсон бросил на кровать какой-то сверток. Это оказалось белое карнавальное одеяние с эмблемой Нептуна на груди.
— Зачем? Что происходит?!
— На борту мятеж, малыш. «Стелла» захвачена командой Протея.
— Но это… люди Лэттри!
— Совершенно верно. Поскорее, малыш, не копайся.
— Но вы… Ведь черный цвет — цвет Протея, — возразил я. Джонсон бросил на меня презрительный взгляд.
— Это маскировка, идиот!
— А нельзя обойтись без грубостей?
— Одевайся, малыш, каждая секунда на счету!
Я не стал спорить. Встав с койки, я натянул через голову белую тунику с голубым трезубцем.
— Как они захватили корабль?
— После того как капитан включил газ, экипаж и стюарды бросились к аптечкам, чтобы использовать шприцы с противоядием, но никаких шприцов не было. Орден Протея уже давно похитил весь запас антидота. Эти люди знали, что произойдет, и подготовились заранее. Теперь корабль находится в их руках, и только мы с тобой можем отвоевать его обратно. Или, по крайней мере, попытаться это сделать… Вот
