это, — он мотнул белобрысой головой, — тебе знакомо?
— Не всё, — проговорил Олег. — Но кое-что узнаю…
Гауптштурмфюрер пожал плечами.
— Кое-что и я узнаю, — сказал он. — Запомнишь, пожалуй, когда поползаешь по здешним скалам на брюхе. Ох, и прижали нас русские. Головы не поднять… Я вот поднял, а русский снайпер её сбрил… Помню, блеснуло на противоположном склоне, а эха выстрела уже не услышал. Очнулся весь в какой-то липкой дряни. Ни черта не соображаю, слышу только птица поёт… Ладно, не хочешь говорить, дело твоё. Идти пора, пока хатули не нагрянули.
— Кто?
— Коты здоровенные. Раза в два крупнее африканского льва.
Он невольно вздрогнул, но едва заметное движение не укрылось от пристального взгляда немца.
— Не дрейфь, еврей, — усмехнулся тот, поднимаясь. — Пушка со мною. Отобьёмся, если что.
Он зашагал к едва заметному прогалу в стене растительности. Не оглядываясь.
— Моя фамилия Сахновский, — сказал Олег ему в спину, — Сахновский Олег Яковлевич. По профессии — астроном. Работаю… Работал на Симеизской обсерватории.
Фон Вернер покосился на него поверх камуфляжного плеча.
— А на кладбище как оказался?
— Что?
— На кладбище, говорю, — повторил гауптштурмфюрер. — Не знаю, в чём дело, но живоглоты обычно предпочитают места упокоения…
Фрагменты образов, слова, никак с ними вроде не связанные, кусочки раздробленной мозаики, рассыпанные по уголкам памяти, — сложились. В чёткую до беспощадности картинку… Резкие боли в спине… Режущая боль в животе… Тошнота… Рвота… Опухоль растёт как на дрожжах… Нечем прижечь ранку — ни спичек, ни зажигалки… Впервые острое сожаление, что бросил курить… До ближайшего жилья километров пять… Ну а алуштинское кладбище так и называется — «Пятый километр». Вот откуда неприятное это воспоминание…
— Вспомнил, — заключил эсэсовец. — По глазам вижу. Ну?
— Двадцать пятого мая две тысячи девятого года меня укусил каракурт, — сказал Олег. — И, видимо, до медпункта добраться я не успел…
— Каракурт — это скверно, — отозвался фон Вернер. — Рядового Вирхова тоже кусал каракурт. Бедняге пришлось помаяться. У меня был приказ отправлять с передовой только тяжелораненых. Но Вирхов выжил. Ему была оказана своевременная помощь…
Олег слушал, но не трёп восставшего из небытия эсэсовца, а себя. В каком-нибудь фантастическом романе, до которых он был так охоч в юности, да и сейчас… ха-ха, сейчас… скажем так — совсем недавно непрочь был перелистнуть иногда от скуки, непременно написали бы… Да, что же там написали бы?
Чепуха. Он умер — это ясное, чёткое и холодное знание. Он помнит каждую деталь — как непослушными пальцами набирает на мобильнике телефон «службы спасения», кричит в трубку, голос срывается от боли… последние судороги и конвульсии. А потом — сразу, без перехода — расплавленный свинец в затылке и призрачно-голубое небо над головой. Умер и воскрес. В мире, где на берегу Чёрного моря обитают птицы с человеческими лицами, деревья охотятся на людей, рыщут в поисках добычи гигантские кошки, а эсэсовский офицер, вооружённый чудо-оружием будущего, ведёт русского астронома с половинкой еврейской крови к странному зданию, именуемому энергостанцией. И что дальше?..
Долгий переливчатый свист прервал поток размышлений. Олег впился взглядом в льдистые глаза немца. Свист повторился. Вернее — раздался с другой стороны. В ответ.
— Хатули, — процедил немец. — Чёрт, почуяли… Теперь надо бегом, еврей…
— Если ты ещё раз назовёшь меня евреем, я не сдвинусь с места!
— Неужели? — насмешливо улыбнулся эсэсовец.
— Да, немец! Зови меня Олегом.
Гауптштурмфюрер снова усмехнулся — на сей раз одобрительно, и протянул ладонь для рукопожатия:
— Дитмар. А сейчас, Олег, как говорят у вас… русских, ноги в руки!
И они взяли ноги в руки. Дитмар скользил как тень. Перепрыгивал с валуна на валун, уворачивался от нависающих над тропой веток. Олег старался соответствовать. С каждым шагом, с каждым прыжком двигаться становилось всё легче. Мышцы ног наливались силой. Совсем как в дни туристической юности. Хотя, пожалуй, и тогда он не был столь ловок. Странно. Кстати, и тяжесть в голове улетучилась, и мысли улеглись. Как будто воспоминание о собственной кончине запустило в нём какой-то механизм. Механизм восстановления. Или — перезагрузки. Это обдумать, но — потом. А сейчас — прыжок, ещё прыжок. Нырок под нависающий сук. Стоп!
Олег ткнулся в спину остановившегося вдруг Дитмара. Плазмоган гауптштурмфюрер держал стволом вверх.
— В чём дело?
— Тсс… Замри!
Замер, стараясь унять дыхание. Прислушался. Кроме шороха ветра в листве, никаких звуков. Или…
— Ложись!
Дитмар сбил его с ног. Навалился всем телом, прижал к усыпанной хвоей земле. Шварк тяжёлых лап. Разбойничий свист. И сразу — ш-ш-ш…
— Чёрт, промазал…
Немец поднялся, скомандовал:
— Вставай. Продолжаем движение.
И канул в грязно-зелёную, как его обмундирование, лесную полутень. Олег подскочил, точно на пружинах. Отставать нельзя. Никак нельзя. Раз воскреснув, тут же умереть — слишком нелепо. Значит, надо жить.
Заросли оборвались, рассечённые неширокой просекой. Вдоль неё тянулась труба, похожая на газовую большого диаметра. Только выглядела она странно. Он сразу не понял — чем именно. Труба была покрыта серой, блестящей слизью, и она… двигалась. Волнообразно пульсируя, словно прокатывая внутри себя тугие комки, ползла вдоль просеки.
— Повезло нам с тобой! — воскликнул эсэсовец. — Пищевод сегодня трудится со всем усердием.
— Пищевод? — переспросил Олег. — Чей?
— Неважно, — отозвался Дитмар. — Главное, доставит нас на место без хлопот.
Олег задумался. Представилось, неведомая тварь проглатывает их… хотя ничего похожего на розовую слюнявую пасть, как у лжеплатана, вроде не наблюдается. Правда, это, конечно, ничего не значит в странном мире…
Гауптштурмфюрер сунул за пояс чудо-оружие. Сказал:
— А ну-ка, подсади!
Он не стал дожидаться, пока впавший в задумчивость русский сообразит что да как, подтолкнул его поближе к живой трубе, опёрся руками о плечи. Олег машинально подставил ладони. Впившись в них жёсткой подошвой ботинка, Дитмар перемахнул на трубу. Свесился, протянул руку.
— Давай!
Пульсирующая труба сразу унесла гауптштурмфюрера метров на пять вперёд.
— Свиная башка! — выкрикнул он.
Олег помотал головой.
— Не дури, пошутил я, — сказал уплывающий эсэсовец. — Это не пищевод, это что-то вроде транспорта. Доедем в полной безопасности. Хатули эту трубу не любят…
Знакомый переливчатый свист вновь вывел Олега из оцепенения. Он кинулся к трубе, нагнал,
