— Так он же в мобилке, в памяти есть.
— Верно… — и Денис взошел на крыльцо.
Он заглянул в сени, подождал, вошел. Домовые подобрались поближе.
— Надо было там палкой пошевелить, — запоздало сообразил Якушка.
— Нишкни… — велел Евсей Карпович. Домовые замерли, прислушиваясь.
— Эй, заходите! — позвал Денис.
— А что ты там нашел, хозяин? — спросил домовой.
— Да в том-то и дело, что ни хрена не нашел! Пусто тут!
— Может, эта зараза не в доме? Может, в хлеву угнездилась? В сарае? А вон еще яма какая-то! — загомонили домовые. — А это что под навесом, бочка? Так она в бочке сидит!
Денис вышел на крыльцо.
— Ничего не понимаю, — пожаловался он. — Как входил — прямо нутром чуял, что здесь эта сволочь. Вошел — пусто… Может, вы разберетесь?
— Пошли, молодцы, — приказал младшим Евсей Карпович. И сам двинулся вперед, выставив перед собой хворостину.
В сенях пол был гадкий — словно какую-то липкую дрянь разлили. И вонючий — как если бы хозяева всякий раз не успевали до нужника добежать.
В комнате было не лучше. Пух от давно разоренной перины покрыл пол вперемешку с бумажками, стружками, тряпками. А стены…
Жаль было глядеть на эти еще совсем прочные стены. По ним угадывалось, какая жизнь тут шла в незапамятные времена, когда здесь хозяйничали люди домовитые, при которых каждая вещь знала свое место. По потертостям на обоях Евсей Карпович определил, где стоял шкаф, где висели полки, где — зеркало. И нашел то место в углу, где на треугольной полочке когда-то стояли образа.
— Совсем еще хороший дом… — прошептал он. — Как же можно, чтобы в этом доме никто не жил?… Нельзя же его такой врагу на потеху оставлять…
И задумался.
Тут только вспомнилась бабка Бахтеяровна, сказавшая: «А дельце-то у вас — пустое».
Пустое?
Дом она, что ли, имела в виду?
Так не дом же вихри насылал! И не простые — хищные вихри, несущие смерть домовым, а коли припечет — то и человеку?
— Что скажешь, дед? — спросил Денис. — Чуешь ты здесь нечисть? А вдруг она в погреб забилась? Рану зализывает?
— Нечисть тут есть… — пробормотал Евсей Карпович. — И тут она, и не тут…
Якушка с Акимкой, услышав странные слова Евсея Карповича, полезли в подполье.
— Пусто! — крикнули они оттуда. — Только банки пустые, да ящик для картошки, да солома гнилая!
— Так куда же эта тварь подевалась? Может, мы дом перепутали? — Денис двинулся было к порогу, но Евсей Карпович заступил ему путь.
— Дом тот самый. Гнездо, стало быть…
— Ну и откуда же, в таком случае, вихри берутся? Что их… порождает?
Он сам себе не желал признаваться, насколько напугал его большой вихорь.
— А вот то и порождает… — Евсей Карпович обвел мохнатой лапой все замусоренное и пропитанное полнейшей безнадежностью пространство. — От пустоты они заводятся, хозяин.
— То есть как — от пустоты? — забеспокоившись, в своем ли рассудке старый домовой, Денис даже опустился перед ним на корточки.
— Так нам что, все это примерещилось? И никто никого не убивал?
Акимка с Якушкой выглянули из подпола.
— Точно — пустота, — подтвердил Акимка. — Сколько живу, а такой злобной пустотищи еще не видывал!
Якушка же, более толстокожий, пожал плечиками — он ничего такого в доме не учуял.
— Это чья-то пустая душа, не иначе, — тихо сказал Евсей Карпович. — От пустоты своей умом тронулась… Царствие ей небесное…
— Так мы душу, что ли, убили? — прошептал озадаченный Денис.
— А кровь откуда?
— Сама себя она пустотой своей убила, — загадочно отвечал Евсей Карпович. — Тело-то, может, и двигается. А душа — нет.
Он подумал, выстраивая речь, и продолжал:
— Пустой душе ни любви, ни дружбы, ни ласки — ничего не надо, потому что она всего этого не понимает. Ей чем-то себя занять охота. Вот эта душа и слоняется по пустым, как она сама, местам. Иные ей не подходят. И развлекает себя, как умеет. А что она умеет? Вредить разве что. Поймает беззащитного, погубит — и то ей в радость. Ей кажется, что это она свою силу являет. И чудится, будто в ней той силы — через край.
— А с кровью как быть? — не унимался Денис.
— Не знаю… Наверное, тот, кто свою пустоту сюда напустил, с ней крепкой ниточкой связан. И пока по сердцу до крови не царапнет — будет этой дурью маяться.
Евсей Карпович побрел по комнате, шевеля бумажки и перышки, заглядывая под ободранные обои, словно чаял найти там эту царапнутую душу.
— Стало быть, поселилась тут пустота и защищается, как умеет, — уточнил Денис. — Это, допустим, понятно. А чего она тогда на домовых охоту объявила, эта твоя пустота?
Евсей Карпович только рукой махнул. За него ответил Акимка.
— Мешаем мы ей, наверное. Мы же всегда при деле, хозяйничаем, прибираемся. А ей вот такое запустение нужно, чтобы поселиться.
— Все равно насчет крови непонятно, — начал было Денис, и тут Евсей Карпович завизжал.
Визжал и топал он долго — и потому, что возмущение требовало выхода, и чтобы младшим показать — вот как злиться полагается.
— А остальное ты понял? Все остальное понял, да, хозяин?! Как можно свой дом бросать — понял? Как свою землю пустоте отдавать — понял? Мы, домовые, народишко простой — и то за дом держимся! Дом — это все! А как уходить, двери нараспашку оставив, — понял? А как скитаться непонятно где, чтобы вместо дома — одно название, понял?! Кровь! Да пусть бы из того, кто эту пустотищу развел, как из резаной свиньи, хлестало!..
Он зашипел и кинулся в какую-то черную щель. Оттуда полетела пыль, бумажки, какие-то зернышки.
— Ты чего, дед?!
— Прибираюсь!
— Ты что, поселиться тут решил?
Из щели появилась взъерошенная рожица домового.
— Ты, хозяин, гляжу, и впрямь ничего не уразумел! Эй, молодцы, чего встали? Яков Поликарпович, тащи старую газету! Аким Варламович, метлу сооруди! Нечего прохлаждаться! А ты, Денис Алексеевич, ведро бы поискал, воды принес.
— Думаешь, так мы тут порядок наведем? — имея в виду нечисть, гуляющую в виде вихря, спросил Денис.
— Вот именно — порядок! Его-то пустота и боится. Вдругорядь не заведется!
— А ты, Евсей Карпович, откуда знаешь? — полюбопытствовал Акимка.
Домовой некоторое время молчал.
— Это бабка Бахтеяровна, поди, все на свете знает. Я так понимаю — ясно?!
И для внушительности топнул.
Денис знал, что домовой присматривает у него в квартире за порядком. Но он никогда не видел, как трудится разъяренный домовой. Тут же их было трое, и работой они увлеклись не на шутку. Правда, сами
