– Возится с техникой, сэр.
Это он, наверное, про меня. Не говорить же ему, что вот, не отвечает капрал из-за ноги. Нога у него, видишь, заболела! Хороший человек Огородник.
Пауза.
– Капитан не видит сектор, потому что Визир-81 выведен из строя, сэр.
Пауза.
Ногу отпустило, но к говорилке подходить неохота.
– Людаком, сэр. У нас с ним был огневой контакт, пострадала дозорная точка и личный состав дозора, нужен санитар.
Как он это все ловко и четко выводит! По всему видно, был Огородник военным. Даже не просто каким-то там военным, а целой военной шишкой. Вот.
Пауза.
– Никак нет, сэр. Огневой контакт.
Потом он возвысил голос и по складам сказал Вольфу еще разок:
– Ог-не-вой кон-такт… сэр. Пауза.
– Никак нет, сэр. Вполне здоров. Пауза.
– Никак нет, сэр. Моя мать никогда не предпринимала подобных действий. Откуда вы знаете, сэр, что подобные действия вообще возможны? Личный опыт, сэр?
Пауза. До меня донеслись прямо из рации слова «трепаный огрызок». Огородник слушает, ухом не ведет. Как будто Вольф там сейчас не пеной исходит, а конфет ему обещает…
– Так точно, сэр. Рад стараться, сэр. И вам того же, сэр. Разрешите обратиться?
Пауза.
– Визир я заменю сам. После нашей смены. Но санитар нам нужен немедленно, сэр.
Все. Больше из рации ни словечка не пришло.
– Здорово ты его, Огородник. Вольф – злыдень, правильно ты его… припечатал.
Напарник мой только вздохнул, не сказал мне ничего. Даже не улыбнулся. Угрюмый очень.
Мы завидели Протеза и дедушку Стоунбриджа через долго. Они с опозданием на пост брели. На целых двадцать минут опоздали. Не иначе их Вольф задержал. Стоунбридж ни за что не опоздал бы. Он у нас человек-часы. Все минута в минуту делает. Как до Мятежа люди жили, так он и сейчас живет. Протез, может, и опоздал бы, но на двадцать минут даже Протез не стал бы опаздывать. И с ними Ханна бредет. Она у нас по медицинским делам.
А Огородник, как их увидел, и впрямь вниз полез. Прицел нацепил, поглядел – нет никого. Запасной Визир взял и полез. Я ему сказал:
– Ты чего? Сейчас в тепло пойдем. А он мне:
– Ты иди. Я тебе потом расскажу.
И полез. Ну, бешеный. Откуда силы берутся? Я как дозорную смену отстою в такое-то время, мне ж без еды и без отогрева лишнего шага не шагнуть. А этот вниз скакнул! Силен.
Старик Стоунбридж курево сам разжег, сам же мне в рот его сунул. Понимает: обидно нам за ихнее опоздание. Вежливый. Даже Протез не зубоскалит. У него, у Протеза, шуточки дурные. Но сейчас он шуточек своих не шутит, тихо сидит. Только сказал мне: «Все Капрал, приняли мы Точку. Топай в караульную хибару, Капрал».
А Ханна – добрая. Мне нравится, что она пришла. Ханна высокая, шея у нее тонкая, волосы светлые, как если бы медяшку до крайности начистить. Еще у нее серые глаза, я на ее глаза люблю смотреть, очень красивые глаза. На левой щеке у Ханны ожог от кислотного дождя. Тут у нас бывают слабые дожди, после них только язвочки, да кожа шелушится, да глаза болят, если маленький брызг залетел. А на Равнине очень сильные дожди шли, особенно когда по небу тучи багровые ходили, ну, в первое время после Мятежа… Но раз пятнадцать или двадцать и у нас дожди ужасные лились, вот дрянь! Она под такой дождь попала чуть-чуть. На щеке ожог остался, на руке левой и еще где-нибудь, наверное, осталось, только не видно. Но она все равно красивая, Ханна. Среди нас она вроде бы цветок в траве.
Ладони у Ханны большие, пальцы сильные, как мужские. Она меня принялась жать, мять и переворачивать. Я употел. Хотя и холодно, и дождит все время… И спрашивает меня, как я, чего я, почему я вялый, как дождевой червяк. А спрашивает вежливо. Не то что Таракан, или Вольф, или Бритые. Хотя она побольше их всех знает. Ханна – ученый человек. К нам она попала, понятно, потому, что ничего у нее не осталось. Вот и живет у нас. Очень вежливая.
Она на Огородника разозлилась. «Вот какой глупец! Он не должен был так с тобой, он должен был о тебе подумать». – «Да ладно, Ханна. Он не злой… Просто не привык еще». А самому мне так сладко стало: кто-то должен думать обо мне, и это сама Ханна говорит. И еще я подумал про слово «глупец» – странное слово. Можно же сказать «дурак», и всем понятно. А вот скажет Ханна «глупец», понятно совсем другое – до чего она сама умная!
Еще полчаса прошло. Ханна все беспокоится, вот, надо Капралу уходить, и вообще четвертую дозорную смену достаивать ему не надо. И ужасно холодно мне, смерть как холодно. Может, я заболею совсем. Слабость одолела. Спать хочется. И одежду посушить надо. Но мне без Огородника уйти неудобно и плохо. Я же Капрал. А он мой солдат.
Вылез Огородник из Провала, весь в грязи, весь мокрый, страшный, как чучело, в лужу сваленное. Устал, видно, – дышит тяжело: ух-ух! ух-ух! Но довольный, улыбается. За собой какую-то железяку тащит, здоровая железяка.
Стоунбридж ему без разговоров кубик пищевого концентрата дает. Старик понимает: за него слазили. А Протез отвернулся. Будто бы он тут ни при чем. Куда-то в сторону глядит.
– Джеф, запроси Вольфа, как там Капитан, может он вести наблюдение за сектором? Я Визир сменил.
Стоунбридж завозился.
Ханна подошла к Огороднику и хлясть ему пощечину!
– Ты думаешь, кто он и кто ты? Ты вообще-то разницу заметил?
Огородник щеку потер и отвернулся. А что ему сказать? Сказать ему нечего.
– Посмотри-ка мне в глаза. Тебе не стыдно?
Огородник поворачивается и глядит прямо Ханне в глаза. А она ему. И так – с полминуты. Вот. Странные люди. Стоунбридж в рацию орет, не слышно его там никому, Протез сухарь грызет, а эти смотрятся друг в друга, как в зеркало. Я говорю:
– Отставить, Ханна. Солдата в дозоре… бить совсем нельзя. Это преступление. Военное. И настроение ему портить нельзя.
Они разошлись молча. Я тогда еще спросил:
– А чего за железяку ты приволок, Огородник? Зачем это?
– Это? JVX-2132. В очень хорошем состоянии. Значит, перед самым Мятежом его, голубчика, выпустили. Полобоймы не израсходовано…
– А… джэйвиэкс… с цифирьками… из него… по нам…
– Из него.
– Вот лихо дурацкое! Откуда ж оно у людаков-то? Они же – зверье…
– Не знаю. Я пока ничего не знаю. Одно я тебе точно скажу: там, где я раньше… жил, эта штуковина считается устаревшей. Но здесь – другое дело. Если она попадет в умелые руки, половине славного поселка Слоу Уотер – конец.
Я испугался как маленький зверек. Захотел забиться в какую-нибудь дыру. Какое холодное страшное слово – «джэйвиэкс»! Как будто колдун хочет вызвать злого духа.
А Стоунбридж наконец докричался.
