Он встает, кофе мне наливает. А потом рвет какие-то бумажки и рядом с кружкой кладет коричневый квадратик. Большой, целиком в рот не положишь.
– Что это?
– Уже не помнишь? А ты попробуй, Капрал.
А я присмотрелся и узнал, что за вещь он принес. Это шоколад, кусок шоколада. Я тянусь к нему медленно, очень медленно и еще медленнее ко рту подношу. Потому что моментом на еду набрасываться невежливо. Меня еще Лудаш отучил. Конечно, когда ты один сидишь, это можно. А когда кто-нибудь рядом – не надо.
Огородник говорит:
– Ты меня извини, Каграл. Я свое дело подзабывать стал. Чуть не угробил тебя… Эй! Что это с тобой, а?
А я откусил кусочек и почуял сладость. И тут как будто вся моя старая жизнь ко мне пришла. И сладко, и больно. У меня слезы потекли, потекли по щекам, я их остановить хочу, но никак не получается, они текут, текут, а я их размазываю… Отвернулся от Огородника, в горле все комом у меня встало, я плачу.
– Подожди…
Это я хотел в голос сказать Огороднику, а вышло только прошептать.
– Подожди…
Я лицо руками закрыл. На языке у меня вкус старой моей работы, вкус сытого житья, вкус моего счастья, вкус моей свободы, женщина у меня была, так еще и вкус того, что была у меня женщина.
– Какие мы все были дураки, Огородник. Какие мы все были дураки!
Он молчит, кофе пьет. Потом подходит, стоит рядом, не знает, что сделать. Похлопывает меня по плечу.
– Ну-ну, не надо Капрал. Все будет хорошо. Не плачь, все устроится.
А я все равно плачу и никак не могу остановиться. Огородник топчется рядом, наверное, уйти уже хочет. Наверное, ему неприятно тут.
– Не уходи, Огородник. Не уходи.
Вот он опять сел, сидит тихо. Я потихоньку справился со слезами. Шоколад уже просто так доел. Говорю ему:
– Спасибо.
Он улыбается в пол-улыбки.
– Я заходил к Капитану…
Ничего себе! Без году неделя тут, а уже так запросто ходит к Капитану! Таракан мне про таких говорил: у человека растет автотритет. Вот.
– …и он сообщил, что ночью на Вторую точку выходила группа из десятка быкунов. Был огневой контакт на большой дистанции, и быкуны одного своего утащили назад.
Про быкунов мне Лудаш рассказывал. Вот людаки – просто были люди, их сразу много тысяч одной заразой попортило. А быкуны – совсем другое дело. Нет, сначала они тоже были люди, только совсем без мозгов. Хотели сделать их солдатами, даже сделали, они такие мощные, один – как два человека сразу… Только им управлялки в головы вставили, а потом все управлялки в один день испортились.
Одичали быкуны. Стали голодные, злые, ничего не понимают, на всех нападают, все жрут. Тупые. Зверье умнее быкунов, а людаки в три раза умнее быкунов. Их на Равнине много, их отрава не берет. Говорят, у людаков дети не бывают, скоро все помрут. А у быкунов бывают. Но я ни разу больше трех или четырех быкунов не видел, никто не видел. Чего это им десятками ходить?
– Чего это им десятками ходить, Огородник? И зачем это они своего утащили? Они своих не жрут. Всех жрут, а своих нет.
– Поумнели быкуны. За одну ночь. А может, и не за одну ночь… Тут он вытащил курево, закурил, и глаза его куда-то далеко ушли, не пойми куда. Значит, думает о важном. И я тоже попытался подумать: чего это людаки поумнели и быкуны поумнели? И я думал-думал, но додумался только вот до чего: нам от этого могут быть неприятности. Мы и тупых-то их опасались, а от умных просто сбежим. Или они нас поубивают.
– Ой-ой… Почему это все, Огородник?
– Пока не знаю. Пытаюсь разобраться. Я навел кое-какие справки у своих. Ребята говорят: ничего крупного не заметно. Никаких осколочных правительств, никаких мятежных бригад, в общем, от старой планеты Совершенство никаких гостей… Как я думал, все подчистую перебито. Поселки вроде вашего тихо живут, ни во что не вмешиваются. В ста двадцати километрах отсюда есть большая аграрная концессия индонезийцев. С самой Земли. Я было подумал, не они ли тут воду мутят? Но нет, о них все известно. Им не до того, они сами едва-едва выживают.
– А твои, Огородник?
– Мои? Что – мои?
– Ну… Может, они чего-нибудь тут… хотят?
Он посмотрел на меня нехорошо. Но потом рукой махнул.
– Глупости. Наш терранский пятачок всегда держал нейтралитет. Бес знает, сколько лет назад был один инцидент… – Он вроде как запнулся. -…а потом ни Терра Совершенство, ни Совершенство Терру никогда не трогали. Наши тут, в основном, чисткой занимаются. Это ж надо так планету загадить! Один Русский сектор обратно на Терру две тысячи переселенцев отсюда вывез! И латино, говорят, еще полторы тысячи вывезли… Ладно… В общем, что с людаками и быкунами творится, я пока не понимаю.
Потом он пошел домой, сказал только: давай, Капрал, тоже ко мне заходи… Напоследок еще шоколада оставил и все свое кофе. Чудак какой! Правда, у него еды побольше, чем у нас всех. К нему раз в месяц антиграв прилетает, забирает его на день в Tikhaya Gavan'. Это Поселок их такой, терранский. Там по-нормальному, по-английски, не говорят, там у них еще есть космо… космодор там есть. Оттуда летают космические корабли, и туда тоже прилетают космические корабли. Наверное, это интересно. Я вот тоже когда-то летал на космических кораблях. Когда Огородник возвращается, он привозит кой-чего. Раздает почему-то, не меняет ничего на вещи. Я спросил: зачем? Он сказал: «Я хочу жить не лучше вас, здешних». И точно, ест он не больше нас.
На другой день Огородник стоял в карауле, а весь наш дистрикт погнали работать за терранские пайки. Олдермен пришел, колченогий Петер: пойдем, говорит, нечего разлеживаться.
Собралось всего семнадцать человек. Кто болеет, кто в дозоре стоит, кто совсем немощный и не встал. А живет тут у нас в дистрикте человек тридцать. Разный народ. Бритые, гады, в другом дистрикте живут, который называется Центр. А наш называется Станция. Потому что тут была станция. До Мятежа еще. Станция чего-то такого с вагончиками, а ходило оно на магнитах. Теперь нигде ничего не ходит, и у нас не ходит.
Петер свел нас как раз на ту самую станцию и говорит: «Давайте разбирайте от мусора, чистите, если жрать хотите». Мне тележку дал. Чтоб я мусор увозил. Еще другим дал инструмент кой-какой. Лопаты дал – яму копать, где мусор зарыть. Крючья дал. А сам уйти хотел, будто бы он немощный. Старуха Боунзиха и Хебберша принялись его ругать и обещали ему гадостей наделать, если уйдет. А он все равно работать не хочет. Таракан тогда подошел к Петеру и сказал: «Только шаг шагни, я тебе руку сломаю». И Петер остался. Лопатой землю ковыряет.
Я быстро устал. С Мятежа станция не работает. Тут уж не завалы, а почти что развалины. Старуха Боунзиха тележку мне грузит, а сама скрипит-скрипит: «Что за сволочи эти терранцы! Да нет, что за сволочи! Чего они просто так нам еды не дают? Мы же голодаем! Или они не видят? Глаза настежь закрыли и не видят. А не видят, потому что не хотят видеть! У них продуктов – горы,
