Когда Фома проснулся, его одежда была уже выстирана и высушена Автандилом, а на столе стоял скромный завтрак. На сей раз брага не была предложена: пить перед выходом – себя не беречь.
Самое главное – вокруг не валялось никаких гипсовых форелей, не говоря уже о более причудливых порождениях сна. Иные из них бывают столь велики размерами, что непременно порушили бы Автандилову «саклю». Хорошо, что Плоскость, почти сплошь состоящая из аномалий, столь скупа на места, где материализуются сны! Строго говоря, в каждом феоде есть только одно такое место. Очень редко – два.
Фома сам не понял, сколько времени проспал. Наверное, много. Не Автандила же спрашивать – он часов не наблюдает. Уступив дорогому гостю лежанку, хозяин, кажется, не ложился вовсе. Натягивая ветхие штаны, Фома обнаружил, что прорехи аккуратно заштопаны. Ну да, верно: в прошлый раз Автандил получил иголку и нитки… эфемерные, конечно.
Фома вздохнул. Как ни береги одежду, что была на тебе, когда ты попал сюда, она снашивается, и неизбежно приходит время облачаться в эфемерное, высланное. А штаны не катушка ниток и гораздо раньше обратятся в пыль. Положим, без штанов не замерзнешь, но мало приятного ходить, отсвечивая задом. На Плоскости нет животных со шкурами, подходящими для шитья одежды. Здесь слишком жарко, чтобы хоть кому-нибудь удалось вырастить лен, хотя попытки были очень настойчивыми. И хлопка нет. То есть, возможно, он есть где-нибудь у дальних соседей, но поди проверь, что у них там имеется…
Решено: как только у Автандила начнет плодоносить виноградник, половину семян надо будет забирать в счет оброка и менять их на семена хлопка. Только на них и ни на что другое.
Найдутся умельцы прясть и ткать. Человек всему может научиться. Никто ведь не требует, чтобы получались ткани экстра-качества. Главное, чтобы они вообще получались. А шить одежду – это уже совсем просто…
Думая так, Фома ел и болтал с гостеприимным хозяином. Странное дело: в отношениях с Автандилом он частенько забывал о том, что эта земля – его, и что Автандил, как все, сидит на оброке. И когда хозяин приволок мешок муки, Фома почувствовал неловкость.
– Не надо. Я у тебя ел, пил, мылся…
– Зачем обижаешь, дорогой? – Автандил нахмурился. – Ты пришел – мне радость принес. Я на одном месте сижу, как дерево, а ты много ходишь, большое дело делаешь. Скольких ты людей выручил? Есть у тебя время землю копать? Кушать феодал должен, да? Ходи, встречай людей, учи их. Без феодала совсем никуда не годится. Бери, не обижай.
Спорить с его логикой было невозможно, как невозможно таскаться по Плоскости с пятипудовым мешком на плечах. Иные земледельцы с трудом могли прокормить себя, а Автандил снимал хорошие урожаи. Сам молотил, сам веял, сам молол зерно. Вздохнув, Фома выудил из рюкзачка белый от муки мешочек, похожий на наволочку от небольшой подушки.
– Отсыпь сюда немного. Не до верха. Остальное – потом. Я к тебе теперь почаще заходить буду, а ты угощение тоже в оброк ставь. Не спорь! – упредил он возражение. – Ну сам подумай: как я все это потащу? Грыжу наживу только.
– Точно будешь больше заходить, да? Обещаешь?
– Ну конечно!
От мешочка с мукой рюкзачок заметно потяжелел. Фома оставил Автандилу всего-навсего десяток гвоздей и коробок спичек. Гостеприимный хозяин и от этого-то отнекивался. Пришла в голову и тут же вылетела максима: чем меньше человек просит, тем большего достоин.
На границе оазиса Автандил махал вслед.
До Пурволайненов было совсем рядом – час пешего хода. В любой земной местности, исключая непроходимые горы или бездонные болота, хуторяне запросто бегали бы друг к другу в гости. Но как раз данный отрезок маршрута всегда являл собой исключительно густое скопище подлянок и ловушек. Одних только черных провалов здесь было девять штук.
На досуге Фома иногда размышлял: почему так устроено? Казалось бы, раз ловушки и подлянки находятся в вечном медленном дрейфе, они должны потихоньку кочевать по всей Плоскости, распределяясь более или менее равномерно. На деле – вот вам! Там густо, а там пусто. Изредка попадаются места, где не пройти и феодалу. Бушмен Нсуэ показывал одно такое место на границе владений; с тех пор Фома туда и не совался.
Все-таки Плоскость не первозданный хаос и не хаос вообще. Всякая логика ей противна, это точно, но кое-какие общие закономерности все же существуют…
Разумеется, пробираясь к Пурволайненам, Фома никогда бы не позволил себе увлечься мыслями, не имеющими отношения к конкретной задаче – дойти. Феодал обязан хорошо мыслить, это древняя истина. Но еще в большей мере он обязан не быть философом – если, конечно, хочет жить. Мысли должны быть быстрыми и всегда конкретными. Как у шахматиста во время блиц-турнира. Плюс инстинкт. Плоскость не возбраняет иметь инстинкты, чутье и интуицию – наоборот, поощряет их.
Сквозь трепещущие разряды синих молний он наконец увидел оазис. Уловил мгновение затишья, рванулся, проскочил. Тут же вляпался в раскаленный вихрь, успел выбежать из него, прежде чем вспыхнули волосы и одежда, и только потом взвыл от боли. Вот невезуха. Волдыри будут.
Не в первый, впрочем, раз…
Да и не в последний.
Раз сумел пройти здесь – точно не в последний. Поганое место. Самое неприятное на всем маршруте, реальный шанс гробануться ни за что ни про что. А куда от него денешься? Либо топай несколько часов в обход «полосы препятствий», где тоже не сахар, либо, перекрестившись, прорывайся напрямик. И так риск, и этак. Выбирай.
Лучше уж напрямик, чего зря время терять.
У Пурволайненов он долго не задержался. Омыл ожоги, поболтал с Урхо, отвесил комплимент Лизе, отдал ей под радостный визг давно заказанную простыню, отклонил предложение пообедать и отбыл. Хозяйство у финской четы было крепкое, указаний не требовалось, а что до оброка, то Пурволайнены только-только отсеялись, какой оброк? Разве что после сбора урожая. Тогда мешок на горб – и вперед. Самое тяжкое время, а куда денешься? Феодалу тоже надо пить-есть и иметь запасы. Не превращать же в носильщиков хуторян, чтобы Плоскость сократила их поголовье…
Он взял только бутылочку свежедавленного подсолнечного масла и насыпал в карман семечек. Помимо пшеницы и ячменя Пурволайнены держали одно поле под подсолнечником, а Урхо, бывший механик авторемонтной мастерской, отродясь не живший на хуторе в своей Финляндии, смастерил черт-те из чего маслодавильню собственной конструкции. А бутылочка у Фомы была своя и даже не эфемерная, а настоящая – малая пластиковая емкость из-под колы, бросовая в той, прежней жизни и драгоценная в этой. Плоскость не Земля. То, что там валяется на свалках, здесь ценится на вес золотого самородка и даже выше. Кому нужно золото на Плоскости?
По дороге к Юсуфу Фома сделал крюк. В каждом феоде есть особые места, где неведомые силы чаще всего выбрасывают на Плоскость подхваченных с Земли пленников. Чаще всего, но не всегда. Человека или группу может выбросить где угодно, но, на их счастье, вне излюбленных Плоскостью точек такое случается редко. В своем феоде Фома насчитывал шесть таких мест и не ленился проверять их так часто, как мог. Все равно случалось, что приходил слишком поздно…
Даже несмотря на надпись «Сиди здесь, жди помощи», а зачастую и на бутылку с водой, нарочно оставленную для того, чтобы легче было ждать. От визита до визита срок большой, иные не дожидаются. Кто по глупости и нетерпению, а кто от голода и жажды…
Ему не раз приходило в голову, что вот так-то Плоскость и производит первичный отсев. Тот, кто не дотерпел, не дождался помощи, не поверил надписи на камне, пускается в путь – наудачу и, конечно, с понятными последствиями. Тот, кто сидит до последнего, имеет хороший шанс. Плоскость терпеть не может взбрыкивающих от нетерпения рысаков-двухлеток, ей нужны упорно- терпеливые битюги. Их она тоже не слишком жалует, но хотя бы позволяет жить.
Издалека было видно, что приметный камень на месте; чуть ближе начала
