– Говорил, – не стал отнекиваться Фома. – А только есть одна хитрость: минут за пятнадцать до ночи… то есть до наступления сумерек магнитное поле здесь постоянно. Если есть компас, можно ориентироваться. У меня компас до сих пор где-то в рюкзаке валяется, если еще не рассыпался.
– Понятно.
– Разве? Ведь по компасу можно ориентироваться ДО ночи, а не после. Поди догадайся, когда наступит ночь. Даже сейчас я иногда ошибаюсь. А выход, знаете, какой? Смотреть на компас каждые десять- пятнадцать минут и запоминать азимуты. Хлопотно, а надо. В смысле, надо новичку. В своем феоде я уже давно ориентируюсь без компаса.
– Понятно, Игорь, понятно… Значит, вы хотите мобилизовать э-э… Патрика?
– И его сына. У них с Джой взрослый сын, все трое вместе сюда попали.
– Да-да. Но, простите, как же они дойдут до западной границы? С нами? Но ведь прежде нам придется объехать все оазисы. В машину мы все не влезем, а идти пешком – это, знаете ли…
– Дойдут, – отрезал Фома. – Со мной дойдут и живы будут.
– Игорь, друг мой… Скажите, а не лучше ли раздать это оружие хуторянам?
– А я что, черт возьми, собираюсь сделать?!
– Ах, вы не поняли, – огорчился Георгий Сергеевич. – Я имею в виду раздать по оазисам. Граница велика, ее ведь можно и не удержать. А так пусть каждый обороняет свой оазис.
– Интересно… – Фома даже открыл глаза. – Уж кто бы говорил… А я почему-то считал вас гуманистом.
– Считайте и далее. Я вот что подумал: пусть обитатели оазисов решают сами. От надвигающейся толпы они будут отстреливаться, в том нет сомнений. Толпа – это саранча, это для них смерть. Ну а если к ним придет всего-навсего один-два голодных человека? Разве хозяева откажутся поделиться кровом и пищей?
– Вы совсем людей не знаете, – пробурчал Фома.
– Я знаю людей. Кто-то откажется принять даже одного человека, даже больного ребенка, но большинство – уверен – поймет и примет. И пищи хватит. Наверное, поля можно расширить. Пришлые люди – это ведь рабочие руки!
– Особенно у больного ребенка…
– Послушайте! – рассердился Георгий Сергеевич. – Я всего лишь хочу, чтобы в результате этих… этих пертурбаций умерло как можно меньше людей! И если есть шанс спасти хоть нескольких, хоть одного человека…
– Ну-ну, – сказал Фома. – Спасайте одного. Спасайте нескольких. А тем временем взбесившаяся точка выброса будет работать бесперебойно. Когда сюда попрут озверевшие толпы, вы никого не спасете. Все люди хотят жить, копии они или оригиналы. Вот проголодаются они по- настоящему, а там им и укажут направление: туда, мол. Марш-марш. Там еда. Ее можно отнять. Как, по- вашему, сработает их инстинкт самосохранения?
Георгий Сергеевич вздохнул.
– Они разбегутся после первой автоматной очереди из оазиса. Потом начнут плакать, умолять… на коленях поползут. Как знать, вдруг кому-нибудь повезет, кого-нибудь примут? Я и тому буду рад.
– Да ну? А вам не приходит в голову, что толпа может быть вооруженной? Хотя бы по одному стволу на десятерых, по одному патрону на ствол – это им сукин сын король даст. Потеряют многих, но с боем возьмут любой оазис, разве нет?
– А оборонять границу, по-вашему, проще?
– Нет, – признал Фома. – Но от границы мы сможем отходить в глубь территории, наводя врага на ловушки. Скифская тактика.
– Врага! Это люди! Они просто хотят жить.
– Вот-вот! Чтобы выжить, эти люди без раздумий убьют и вас, и меня. Им не оставят другого выхода. Это не люди, а противник, и хватит о них.
Георгий Сергеевич снова вздохнул.
– Постойте-ка! – завопил вдруг Фома. – Идея! Честное слово, у меня есть идея! Садитесь, поехали.
– Куда?
– В мой оазис. Там вы переждете. А мне надо будет еще раз наведаться в спальню.
– Простите, а как же мобилизация?
– Обойдемся. И все это оружие нам пока не понадобится. Есть радикальное решение.
Георгий Сергеевич помолчал, неловко устраиваясь на сиденье, принимая на колени патронный цинк.
– Когда я слышу о радикальном решении, – сказал он, взгромоздив поверх цинка автоматы и бережно их придерживая, – я всегда вздрагиваю. Игорь, друг мой, я боюсь, что вы собираетесь сделать какую-нибудь глупость.
– Вы не верите в радикальные решения?
– Извините, совершенно не верю в их пользу.
– А на Земле вы поверили бы в Плоскость? – крикнул Фома. – Поверили бы, а? То-то. Здесь все не так!
– Кое-что одинаково и на Земле, и на Плоскости, – не согласился Георгий Сергеевич. – Человек, к примеру, в основе своей везде одинаков. Гм… Быть может, вы все же расскажете, что за ослепительная идея пришла вам в голову?
– Нет! Держитесь.
– Но почему же нет?
Фома не ответил. Почему да отчего! Все ему знать надо! Не-ет, кое-чего старому учителю знать как раз не следует. Нет времени на пустые споры, и милейший Георгий Сергеевич в один миг превратился из помощника в помеху. Пусть посидит в оазисе, так будет лучше.
Клейкая неотвязная глубина по-прежнему держала его. Сильнее, чем раньше, хотелось всплыть, но приходилось ждать. Не время. Для начала надо было просто не захлебнуться.
Но почему, черт побери, почему Игорь-второй пошел на это? Фома догадывался почему, и ответ ему очень не нравился. Но другого ответа не было.
Неужели дело только в том, что во второй раз он был скопирован на восемь лет позже, уже не девятнадцатилетним студентиком с ветром в голове, а двадцатисемилетним мужчиной, уверенным в себе прагматиком, точно знающим, с какой стороны на бутерброде масло? Неужели тот, настоящий мир, благословенная и вожделенная Земля, корежит человека гораздо быстрее, чем тысячекратно проклятая сволочная Плоскость?
Наверное, так.
Он долго ворочался, не в силах уснуть. Вскочил, ругаясь, сделал марш- бросок тысяч на десять шагов, едва не влип в нарождающуюся лужу жидкой земли, вспотел, вернулся. Видел, как рассыпался прахом его автомобиль, Отслуживший свой срок. Потом долго нарезал круги вокруг спальни в намерении как следует устать, но не так, чтобы сразу уснуть без задних ног. Перед сном ему было о чем подумать.
Что бы ни утверждал Георгий Сергеевич, никто не знает, для чего люди попадают на Плоскость. Но уж точно не для того, чтобы мстить за свой несчастливый жребий, побуждая этот мерзкий мир тащить в себя все новых и новых людей – растерянных, паникующих и очень недолговечных подданных новоявленного короля!
