достижениями. Говорили, только не сочтите за похвальбу, что у меня хватит способностей и прилежания стать помощником Дина. Я вернулся, чтобы закончить магистратуру, и…
— И не нашел университета на месте.
— Не нашел… — разбойник шумно вздохнул. — Ни университета, ни товарищей, да просто ни одного ученого человека. Это была моя жизнь. И ее растоптали. По безумной прихоти короля и приказу Эгберта. Ладно я, а народ-то за что пострадал? Ведь теперь, пока целителя отыщешь, уже могилу копать пора… Извините. Больно.
— Не тебе одному. Правда ли, что Диннеран изучил белую лихорадку так глубоко, как об этом болтают?
— Всесторонне, мой господин.
Всадник чуть нагнулся и посмотрел на разбойника.
— Когда ты вернулся с Островов?
— Пять лет назад.
— Сюда гляди.
Всадник сдернул с головы берет, до этого натянутый по самые уши. Обнажилась короткая военная стрижка — густые, но совершенно пегие волосы. Некрасивая, мертвенная седина.
— Я командовал на южной границе, там у нас были трудности, если ты помнишь, — сказал он, выпрямляясь и снова надевая берет. — Я тоже вернулся пять лет назад. Ты не нашел своей школы, я не нашел семьи. Ни жены, ни детей. Белая лихорадка.
— Вы… Тоже потеряли все…
— У нас с тобой немного разное всё, не находишь?
— Простите, мой господин, я не хотел! — разбойник горестно покачал головой. — Слушайте, я правда дурак. Приношу вам нижайшие…
Но что вы такое задумали? Зачем вам просить за Младшего?! Жалко, конечно, мальчика, но ведь сама жизнь наказывает короля!
— Полегче, философ!
— Молчу, — разбойник несогласно пожал плечами.
— Что ты знаешь о белой лихорадке?
— Все необходимое, мой господин. Если мне позволено будет объяснить — уже после разгона университета Дин завершил наставление по белой лихорадке. Мы распространяем его в списках, и теперь любой бакалавр…
— Ты освоил ее лечение? Сам можешь вылечить?
— Да, мой господин. Увы, я пока недостаточно опытен. Работаю только вблизи. Мне нужно видеть больного и прикасаться к нему.
— Ты о чем подумал, дрянь?! — рявкнул всадник.
— Нет! — крикнул разбойник, отпрыгивая и закрывая лицо руками. — Нет! Простите, мой господин! Но я… Я совсем запутался. Я так хотел бы помочь вам!
Всадник остановил коня. Болезненно кривя бровь, всадник разглядывал трясущегося разбойника.
— Это похвально, — сказал он наконец. — И хватит ныть. Не люблю.
— Самое мучительное для целителя… — пробормотал разбойник сквозь ладони, — когда ничем не можешь помочь.
— Для военного тоже, — бросил всадник.
— Когда опоздал к больному… Или просто еще не умеешь. Теперь представьте, каково целителю, которому запретили исполнять его долг! Каждый день, каждый час я чувствую, как гибнут люди!
— Это для всех одинаково, дурачина, — сказал всадник мягко. — Это тоже вроде правила. Оно бьет по всем. И чем лучше знаешь свое дело, тем больнее из-за потерянных возможностей. Не успел, не сумел, запретили… Думаешь, мне не запрещали исполнять то, для чего я предназначен? Много раз. А теперь поехали. И довольно тут шмыгать носом!
— Виноват, мой господин, — покорно согласился разбойник, шмыгая носом.
Некоторое время они молчали. Лес вокруг то редел, то густел, становился выше, ниже. Солнце перевалило за полдень.
— Ты меня больше не ненавидишь? — вдруг спросил всадник.
— Нет, мой господин! — выпалил разбойник.
— Это делает тебе честь, — сказал всадник и опять надолго умолк.
Дорога стала тропой. Разбойник и конь равномерно топали, всадник, казалось, задремал в седле.
Конь навострил уши и тихо фыркнул.
— Кошелек или жизнь!!! — рявкнули из чащи.
Разбойник не успел толком испугаться, а всадник уже сорвал с пояса туго набитый мешочек и метнул его сквозь зеленую стену. Раздался удар, что-то грузно упало.
— Кошелек, кошелек, — согласился всадник.
Разбойник подобрал челюсть и поспешил напустить на себя озабоченный и деловитый вид.
— Один другого тупее, — сказал всадник недовольно. — Где ты их таких находишь? Прямо жалко кошелька.
— Здесь нет засады. Это не мой человек. Приблудный какой-то.
— Тогда сходи забери деньги.
Разбойник скрылся в лесу. Повозился там. Вышел обратно на тропу, протянул всаднику мешочек.
— А-а, оставь. Раздай своим босякам, — отмахнулся всадник. — Глядишь, меньше неприятностей добрым людям причинят.
— Они добрых людей не грабят, — сообщил разбойник, пряча деньги.
— А каких?…
— Выбирают похуже. Так Дин велел.
— Я сейчас из седла выпаду от вашей мудрости, — всадник только головой покачал. — Даже не смешно. И что это было — там, в лесу?
— Охотник из ближней деревни. Он, наверное, меня не разглядел, ну, и решил попытать удачу, напугать богатенького. Извините. Тут народ шальной, одно слово — приграничье.
— Не шальной, а дурной, — бросил всадник и снова погрузился в свои мысли.
Тропа постепенно сужалась, превратившись наконец в тропинку.
— Коня себе не оставляй, — вдруг подал голос всадник.
— А? Простите?
— Коня моего продай, говорю. Найди перекупщика самого жадного и глупого, какого сможешь. И постарайся больше не попадаться ему на глаза. А то ведь он тебе отомстит.
— Не вполне понимаю, мой господин.
— Ты же сам заметил — конь боевой. Не завидую тому, кто на него позарится.
— А что случится с новым хозяином?
— В один прекрасный день ему откусят голову, — сказал всадник.
И погладил коня.
Тропинка вывела их на небольшую поляну, и тут всадник объявил привал. Разбойник снял с коня бурдюк с водой и суму, расстелил попону.
— Далеко еще? — спросил всадник.
— Мы свернем на боковую тропинку, она гораздо короче, чем главный путь. Правда, только для пешего годится, но продеремся как-нибудь. Часа за три-четыре. Ой…
— Представь себе, я умею мерить время часами.
— Виноват, мой господин.
— Успеть бы.
— В каком состоянии был Младший, когда вы уезжали?
— Я видел мальчика сразу перед отъездом. Он был в сознании. Озноб, потливость… Средняя потливость, я бы сказал. Лицо еще не совсем белое, но пятна крупные. Примерно как золотой островной
