Кинжал убийцы

Три ее дочери мгновенно соединили руки. Фрала стояла в центре.

— Быстрее. — Гислин настойчиво поманила свою дочь и племянницу.

Бабка проковыляла к другому концу шеренги, а маленькая девочка спрятала лицо в юбках Фралы.

— Придется рискнуть, — сжал челюсти Шив.

— Нет!

— Гуиналь? — Я знала, что барышни здесь нет, но не удержалась и огляделась по сторонам.

— Что? — Райшед и Шив уставились на меня так, словно я потеряла рассудок.

— Ливак, это я.

Я снова услышала голос дворянки, но, судя по растерянным лицам окружающих, я была единственной, кто его слышал.

— Не позволяй Шиву творить никакую магию, — торопливо продолжала барышня. — Олрет его убьет.

— Никаких чар, Шив. Гуиналь говорит, никаких чар. — Я изо всех сил пыталась одновременно слушать ее и говорить. — Узара гадает на нас, а Гуиналь творит свое Высшее Искусство через его чары.

— Как они это делают? — Шив был заинтригован.

— Это не может подождать? — Я бросила на него свирепый взгляд. — Просто запомни, тебе нельзя творить никакую магию без защиты Высшего Искусства, иначе Олрет тебя убьет!

— Мечи убьют нас куда быстрее. — Сорград стоял у двери, Грен рядом с ним. — Сюда идет полкогорты, не меньше.

Топот кованых сапог зловещим эхом раздавался на каменной лестнице.

— Закройте дверь, — приказал Райшед. — Кто-нибудь из вас, заприте ее. — Он махнул мечом в сторону женщин.

Лязгнули засовы, и я сосредоточилась на далеком голосе Гуиналь.

— Я должна поговорить с адептами, которых ты нашла. Присоединись к их шеренге.

Мне ужасно не хотелось это делать, и не только потому, что рука ближайшей ко мне девушки была такой грязной. Но положение становилось безвыходным, и я схватилась за нее.

Комната вокруг потускнела, и я испугалась, что падаю в обморок. А затем вдруг поняла, что оказалась заперта в уголке собственного разума. Моим телом, моим голосом, моими жестами управляла воля Гуиналь. Я могла видеть все своими глазами, но смотреть могла только вперед, словно в подзорную трубу Райшеда. Я старалась успокоить панику, нарастающую внутри меня, пока не осознала, что кричать, протестовать и сражаться с заклинанием просто бесполезно. Я не имела ни голоса, чтобы позвать на помощь, ни силы, чтобы дать сдачи.

— Я Гуиналь Тор Приминаль, служительница Ларазион, присягнувшая учению Острина. — Она заговорила моими губами и протянула мою руку к старухе. — Вы поможете мне во имя всего, что считаете святым?

— Мы поможем. — Голоса всех шестерых эльетиммских адептов эхом раздались в моей голове, когда бабка взяла руку Гуиналь, чтобы завершить смотрящий внутрь круг.

На комнату мгновенно наложились новые образы, мимолетные видения сменяли друг друга: Сатайфер и отвоеванная у пиратов стоянка, Витрансель и оживленная рыночная площадь, Эдисгессет и суровое царство горняков. Каждое место и каждый человек в этих образах были так же постоянны и так же эфемерны, как реальность, которой я больше не чувствовала под ногами, которая мне больше не принадлежала. Что-то застыло вокруг меня, затем Гуиналь разбила это нечто, как разбивают зимний лед, чтобы открыть под ним быстро текущие тайны реки. Никогда не играй на замерзшей реке, предупреждала меня мать, путая красочными рассказами о детях, которых унесло под лед. Те дети утонули, не сумев пробиться к воздуху и свету. Но страх, который я испытывала тогда, был ничто по сравнению с ужасом, парализующим меня сейчас, хотя я ощущала, что женщины Шернасекка, давно лишенные своего источника силы, тянутся к этому эфирному потоку с отчаянной жаждой путников, заблудившихся в безводной пустыне.

Я не хотела ничего из той силы. Я боролась, чтобы не упасть в тот поток тайны и опасности, я напрягалась, чтобы увидеть мир за пределами заклинания, держащего меня в ловушке. Райшед и Шив разламывали клетки, Сорград и Грен сваливали искривленные прутья и рамы у двери и вбивали металлические обломки в нижнюю щель, в петли и под щеколду, чтобы ее заклинить.

Все это было менее реальным, чем Гуиналь, теперь стоящая передо мной и одетая с гордой элегантностью дамы Старой Империи. Кольца блестели на каждом ее пальце, в волосах сверкал полумесяц из золота с бриллиантами, еще бриллианты окружали шею и горели огнем, высеченным каким-то невидимым светом, сияющим на шелке ее платья цвета пламени. Грязные лица изголодавшихся женщин исчезли за их подобиями — образами, в которых они хотели предстать. Волосы Фралы посветлели до бледного золота отбеленной солнцем соломы. Они были собраны в высокую прическу и заколоты костяными шпильками, украшенными кроваво-красными драгоценными камнями. Ее густо-бордовое платье с широкими юбками оттеняло молочную белизну кожи. Гислин и другая сестра были в платьях того же фасона, только голубых, двух разных оттенков. Шею Гислин обвивали бусы из множества ниток любопытных молочных камней. Их дочери носили менее дорогие оттенки зеленого. Платья девушек были сшиты так, чтобы подчеркнуть юные прелести будущих невест, а не уподобляться скромности матрон. Бабка носила черное. Несколько серебряных украшений лишь придавали строгости ее облику. Но со своим худым лицом и острым носом она больше, чем когда-либо, походила на ворону. Только малышка осталась в своей замаранной сорочке. Она все еще цеплялась грязной рукой за юбки матери, стискивая в другой руке свое взъерошенное животное.

Грохочущий удар в дверь помог вернуть мой разум к реальному миру, где Райшед и Шив держали оборону, навалившись на дверь, а Грен и Сорград продолжали укреплять баррикаду.

— Если мы не хотим умереть от руки Олрета, мы должны получить помощь, — начала Гуиналь.

Будь проклята эта вежливость, разъяренно подумала я. Действуйте!

— Селдвиар намайенар эк тал рат, — хором произнесли эльетиммки, и их поиск потащил меня с собой. Теперь третий слой реальности или иллюзии наложился на все окружающее, и я знала без всяких сомнений, что мне грозит реальная опасность быть унесенной прочь течениями эфира, обвивающимися вокруг меня.

— Нар даг Вадесорна абригал. — Фрала вызвала коренастого мужчину, лысого, как яйцо. Его плечи сгорбились от гнева, когда эльетиммка заговорила с ним так быстро, что я даже не пыталась разобрать слов. Мужчина повернулся и унесся в невидимость, тая, как завиток дыма.

— Эдач гер вистал мор дин. — Гислин и ее дочь умоляли нервную женщину, у которой челюсть отпала от изумления. Призрачные фигуры спешили собраться вокруг нее.

— Олрет эвид энамез Фройлазен рал Ашерназен. — Бабка непреклонным тоном заговорила с мускулистым юношей, на которого наткнулось ее заклинание. К счастью, он оказался таким же решительным, как старуха. Копье появилось в его руках в ответ на его невысказанное желание, а рубаха превратилась в темный панцирь из затвердевшей кожи.

Фрала повернулась к Гуиналь:

— Мы вызвали помощь. Они придут как можно быстрее.

Но будет ли это достаточно быстро? Даже сквозь Высшее Искусство, затуманивающее мое восприятие, я услышала стук топора и треск двери. Я заставила появиться перед моим мысленным взором воспоминание о комнате, представляя себе лицо Райшеда и лицо Сорграда, долговязую фигуру Шива и невысокую, жилистую — Грена. Мысль стала реальностью, и я увидела дерево, раскалывающееся под сильными и быстрыми ударами. Райшед и Шив были вынуждены отступить, чтобы не лишиться глаза или головы.

— Олрет идет! — Подобие Гислин повернулось к двери, хотя ее истинная фигура осталась стоять в круге.

Даже через стену я почувствовала безмерную убежденность Олрета, что его намерение достаточно сильно, дабы сокрушить физические преграды из дерева и металла, стоящие у него на пути. Олрет не ошибся. Дверь разлетелась в щепки, как та мельница, деревянные осколки глубоко ранили Райшеда и остальных. Их мечи встретились с мечами солдат, лезущих в узкий дверной проем. Райшед и Грен набросились на передних стражников, а Сорград и Шив били изогнутыми металлическими прутьями по второму ряду.