– Ты видел Кая совсем близко, как сейчас нас. Ты видел Кая под Ниссангом. По твоему выговору я слышу, что ты с юга. Зачем ты пришел в Ниссанг? Ты пришел убить Кая?
Хито кивнул, хотя при имени Кай его глаза счастливо вспыхнули.
Хито кивнул.
Он ничего не хотел скрывать.
Он действительно видел Кая. Он видел Кая даже ближе, чем сейчас офицеров, сидящих перед ним. Он видел Кая под Ниссангом, благословенны его пески.
– Я тоже был под Ниссангом, – ухмыльнулся полковник Тхат. Он не скрывал презрения к хито. – Мы обнаружили засаду, когда Кай купался в реке. Кай не боится водяных змей, они почему-то не трогают Кая, но хито взяли Кая на прицел. Мы успели вывезти Кая из Ниссанга, в него даже ни разу не выстрелили. Ни один хито не успел нажать на спусковой крючок. Зато вечером, увезя Кая в безопасное место, мы окружили засаду, и перебили почти всех. В плен сдались только три хито. Вечером мы спросили Кая, что делать с хито, явившимися под Ниссанг, чтобы убить его? Кай улыбнулся. Он сказал: в этом мире нет виновных. И попросил: не расстреливайте их. Мы так и сделали, – ухмыльнулся полковник Тхат. – Желания Кая священны. Мы не стали расстреливать хито. Мы убили хито ножами.
– Сколько вас было под Ниссангом? – спросил Тавель.
Хито равнодушно показал две руки с растопыренными пальцами. Один палец был отрублен, рану затянуло нехорошей багровой кожицей. Она кровоточила.
– Почему вы бежите из спецпоселений? Почему вы всегда стараетесь бежать из коммун?
– Мы хотим быть вместе, – равнодушно ответил хито.
– Разве в спецпоселениях вы не вместе?
– Неволя разъединяет.
– Почему тебя не схватили под Ниссангом вместе с другими хито?
– Я успел уйти.
– Почему ты не спрятался в лесу? Почему ты остался на берегу реки? Почему ты вышел навстречу армейскому патрулю?
– Я хотел видеть Кая.
– Но ты его уже видел!
– Я хочу видеть Кая, – повторил хито, и глаза его опять быстро и счастливо блеснули.
– Ты пришел с юга, чтобы убить Кая. Это так?
Хито кивнул.
– Под Ниссангом тебе это не удалось, ты остался возле реки, чтобы подстеречь и убить Кая?
Хито покачал головой:
– Мы могли убить Кая под Ниссангом. Он был у нас на прицеле. Мы не стали стрелять в Кая.
– Почему?
– Мы увидели глаза Кая. Кай почувствовал наше присутствие и, купаясь, часто оборачивался в нашу сторону. Мы увидели его взгляд. Кай ни на кого не похож. Он другой. Он совсем другой. Рядом с ним все меняется. Я знаю женщину, которая понесла от Кая. Эту женщину не трогают даже армейские патрули.
– Но ты остался на реке, чтобы убить Кая?
– Кая нельзя убить, – равнодушно ответил хито. – Убить можно зверя. Убить можно змею. Убить можно человека.
И повторил:
– Кая нельзя убить.
– Он что, бессмертен? – вкрадчиво спросил Тавель.
– Кай не бессмертен, – глаза хито вспыхнули. – Если мы попросим Кая умереть, он умрет для нас.
– Как? – удивился Тавель. – Бы попросите Кая умереть, и он умрет?
И вдруг заподозрил:
– Ты грамотен?
– Когда-то в университете я читал философию, – равнодушно кивнул хито. – Там, в Хиттоне. Это было давно.
– А сейчас? – озадаченно спросил Тавель. Его раздражало непонятное равнодушие хито. – Сейчас ты читаешь философию таким, как ты? Разве ты не знаешь приказ военной Ставки Сауми, отменяющий распространение любых искусственных знаний?
– Я хочу, чтобы люди не забывали об истине.
– А при чем здесь Кай?
– Кай и истина – это одно понятие.
– Но под Ниссангом вы хотели убить Кая, значит, вы хотели убить истину. Ты не смог выстрелить, это понятно. Ты трус. А те, остальные, которые никогда не слушали лекций по философии? Почему не стреляли они?
– Они видели Кая, – равнодушно объяснил хито. – Кай как ребенок. Кая нельзя убить. Он совсем другой. Мы поняли, Кай – наше будущее. Кай – наше единственное будущее.
– Можно, я ударю хито? – нетерпеливо спросил полковник Тхат.
– Нельзя.
Тавель с болезненным любопытством рассматривал хито, сидящего на корточках у входа.
– Ты остался на реке, чтобы увидеть Кая?
– Да.
– Ты знаешь, что мы убьем тебя?
– Любовь – это всегда самоуничтожение.
– Но если любовь это самоуничтожение, – медленно сказал Тавель. – Если любовь это всегда самоуничтожение, то зачем такая любовь?
Хито равнодушно опустил больные набрякшие веки.
– Когда душа покидает тело, а происходит это после физической смерти, она наконец находит то, что искала, – саму себя. Умирающий в Кае – вечен.
– Можно, я ударю хито? – еще более нетерпеливо спросил полковник Тхат. Он давно потерял нить разговора.
– Нельзя.
В бамбуковой хижине, прокаленной полуденным солнцем, наступило душное молчание. Потом Тавель Негромко повторил:
– Умирающий в Кае…
И спросил:
– Я правильно понял? Умирающий в Кае? Ты сказал так?
Хито равнодушно кивнул. Он был полон великого очищающего ожидания.
– Если у тебя окажется пистолет, – медленно сказал Тавель, стараясь, чтобы каждое его слово дошло до сознания хито, – если у тебя окажется пистолет и ты будешь стоять с Каем совсем рядом и если ты будешь знать, что твой выстрел принесет освобождение всем другим хито, даже тем, кто сейчас находится в самых дальних спецпоселениях, ты… выстрелишь?
– Да, – равнодушно сказал хито.
И добавил:
– В себя.
Тавель задумался. Потом кивнул Тхату:
– Теперь ты можешь его ударить.
Но полковник Тхат уже раздумал бить хито. Он окликнул солдат и приказал:
– Уведите его.
Несколько минут Тавель и Тхат сидели в полной тишине. Потом издалека донесся тоскливый крик. Патронов у солдат оставалось мало, видимо, они пустили в ход штыки.
– Зачем хито ищут Кая? – спросил Тавель. – Зачем они отовсюду выходят ему навстречу? Ведь они знают, что за Каем идем мы.
– Хито в отчаянии, – уверенно объяснил полковник Тхат. – Им некуда уходить. Им нечего есть. Они сходят с ума от отчаяния.
